Ноги ушли в ил, за щиколотки, словно пальцы кикимор, стали цепляться водоросли. Наконец вода достигла пояса, и прихватило дух.

Первым поплыл к острову Аника, юрко, словно выдра, сторонясь лунной дорожки. Следом устремились донцы и Басманов. Благо, плыть надо было совсем недалеко. Впрочем, когда достигли осклизлых досок, заменявших причал, возле которых моталась привязанная лодочка, ни у кого зуб на зуб не попадал.

Аника скользнул наверх, первым делом заглянув в челн — не лежит ли кто на дне. Потом осторожно прислонился к бревенчатой стене и прокрался к двери лачуги.

Басманов с огромным трудом выбрался, помянув про себя и возраст свой, и холодное предвоенное лето, и кузькину мать. Хорошо еще шума лишнего не наделал.

Донцы, неслышные, словно тени, оказались с двух сторон от князя.

Изнутри доносилась гортанная германская речь. Голос женский, резкий и неприятный, а вторил ему мужской. Слов не разобрал князь.

Аника, повернувшись от дверей, потянул из-за спины саблю, показав три пальца, обозначив, что есть в халупе и еще один молчаливый враг.

Басманов подобрался, намереваясь вслед за Аникой ворваться внутрь, но его нахально оттеснил плечом старший донец. Князь засопел в гневе, но решил, что сейчас не след норов показывать.

Аника указал второму донцу на окно, потом на лодку. Тот кивком головы показал, что понял, и замер, укутанный тенями, поджидая того, кто попытается скрыться бегством.

Молча рванул новоявленный дружинник незапертую дверь на себя и прыгнул внутрь. Донец, сопя, полез следом.

Басманов услышал гневный женский крик и звон стали. Тут же в окне возник размытый силуэт, и о доски грохнули тяжелые сапоги выпрыгнувшего вон человека. На плечах сообразительного недруга тут же повис готовый к такому обороту казак.

Басманов попытался разобрать в сплетении тел, где чья голова, но не рискнул бить сабельной рукоятью в эту мешанину. Решившись, он ринулся в светлый дверной проем.

Внутри он застал довольно дикую картину.

Тучный мужчина, одетый под простого горожанина, с трудом отбивался фальшионом от наседающего Аники, а в дальнем углу донец пятился под неистовым натиском простоволосой девицы в мужском платье, которая уверенно орудовала кошкодером — излюбленным оружием профессиональных европейских наемников.

Никогда не видывал Басманов, чтобы пугался любимец Ярослава супротивника в бою. А видел он его не в одной драке… Что стало с казаком? Лица нет, рот распахнут, как от крика, сабля в неверной руке гуляет, отбивается кое-как, словно неумеха.

Женщина, вероятно, та самая, что стала причиной Ярославова бесчестия, совершила весьма мудреный финт, достав казака в плечо.

Басманов рванулся вперед, намереваясь оглушить неистовую фурию, но та вдруг сорвала с пояса и швырнула ему в лицо тяжелый кошель. Вынужденный отшатнуться, князь пропустил расчетливый пинок в живот и согнулся пополам, едва не заревев от обиды и боли.

Донцу, противостоящему ведьме, вновь досталось, на этот раз по запястью, а женщина, изрыгнув грязную ругань на германском, метнулась между ним и Басмановым к выходу.

Но Аника, краем глаза следивший за происходящим, в два быстрых и точных удара покончил со своим противником, отбив в сторону фальшион, и пронзив горло толстяка, ринулся в погоню.

Догнал он женщину одним звериным прыжком, сшиб на пол, прижал всем телом к доскам. Подскочил Басманов, пнул дважды в бок яростно извивающуюся в попытках сбросить Анику ведьму, потом ударил ее по макушке рукоятью сабли.