– Дамы и господа, – важно сказал человек в золоте, – встречайте: юные дамы!

– Девушки приходят на завтрак отдельно, – не отводя взгляда от двери, с жаром зашептал Уилфред. – Это традиция. Так они могут показать женихам свою красоту, туфли и наряды. Самая везучая из них, самая грациозная и изящная, станет женой принца, а остальных выберут молодые люди, которых вы можете видеть вот на том конце стола. – Уилфред кивнул на пестро разодетых ребят бледного вида. – Все уверены, что сегодня будет что-то особенное. Принца несколько дней не было, и теперь все юные дамы мечтают его впечатлить.

Принц со скучающим видом подпер рукой щеку. В зал вошла первая девушка, и брови у Генри поползли вверх. Платье у нее было с пышной неудобной юбкой, плечи голые и явно замерзшие, волосы скручены в тугой узел, а талия перетянута чем-то так, будто девушку хотели задушить, но промахнулись мимо шеи. Но хуже всего была обувь: дурацкие туфли вроде тех, в которых были Генри и все остальные в зале, но только на каблуках невероятной высоты. Перед лицом бедняга держала какую-то непонятную штуку: две деревянные планки, между которыми была натянута ткань.

– Это веер, – взбудораженно прошептал Уилфред. – Незамужние девушки всегда с ним ходят. Неприлично показывать рот, когда говоришь или ешь. Впрочем, и того и другого они стараются делать поменьше, а то никто не возьмет замуж.

– С ума сойти. – Генри с облегчением выдохнул: девушка сделала несколько шагов и все-таки не упала.

Прелестно, правда? После потери Сердца это развлечение придумали, чтобы во дворце было не так скучно. Именно на этих утренних выходах король когда-то выбрал королеву, мой покойный друг, хранитель казны, – эту вредную растолстевшую Эмму, а я – мою дорогую жену.

И он кивнул на Ингрид, которая сидела наискосок от него. Генри только сейчас ее заметил. Она застыла, вытянув шею и не отрывая взгляда от двери, и Уилфред, перегнувшись через стол, успокаивающе похлопал ее по руке.

– Не волнуйся, она справится. Она у нас лучшая.

– Как же, – тихо сказала женщина в красном на ухо маленькой старушке, сидевшей через пустой стул от нее. – Раз уж моя соизволила явиться домой, она покажет этой сухой рыбине и ее костлявой дочке, кто тут главная красавица. Она, правда, вдолбила себе в голову, что не может говорить, а я думаю: ну и ладно, для невесты это же лучше всего!

Генри сглотнул. Только сейчас, приглядевшись, он понял, с кем сидел рядом: черты лица Агаты будто проступали в глубине пухлого, расплывчатого лица женщины в красном. Но, судя по взглядам, которые мать Агаты бросала на него, вряд ли стоило ждать, что они подружатся.

А девушки все продолжали заходить – появление каждой сопровождал всплеск интереса и бурные обсуждения платья, походки и высоты каблуков. Генри этих бедняг отличил бы друг от друга разве что по цвету платья. Девушки тихо садились к своим родичам и вяло накалывали на вилки кусочки еды, которыми и зайца не накормишь, а потом ловко подсовывали их под веер.

С пятой девушкой случилось то, чего Генри с ужасом ждал. В середине пути она опасно пошатнулась, нога у нее вылетела из туфли, и девушка, потеряв равновесие, едва не растянулась на полу. Какая-то женщина – очевидно, ее мать – с досадой стукнула ладонью по столу. Девушка кое-как выпрямилась и побрела к своему месту, подталкивая туфлю голой ногой. В таком платье она никак не могла за ней нагнуться, она и дышала-то еле-еле. По тому, как девушка ставила ногу, сразу было видно, что она ее сильно потянула, но никто не помог ей идти, все были заняты обсуждением ее промаха.

– Она же… она себе чуть шею не сломала! – пролепетал Генри.

– О да, кости ломали уже несколько раз на моей памяти! Вот неуклюжая корова, выбыла не меньше чем на неделю! – счастливым голосом сказал Уилфред. Генри только сейчас заметил, что он черкает что-то в записной книжке. – Отмечаю все удачные выступления. Бедной Фрезии жирный минус. Теперь старый Йонас должен мне три монеты – он на нее ставил.

– Почему ей никто не поможет? Ей же больно! – пробормотал Генри.

Девушка уныло дохромала до стола. Мать ждала ее с видом коршуна, выследившего барана.

– О, милый мой, это жизнь. Каждый сам за себя. – Уилфред хотел сказать что-то еще, но тут вошла девушка в синем платье, и женщина в красном задергалась от волнения.

– Вот она, моя детка! Ну, пусть покажет, чему научилась в большом мире!

Агату Генри узнал с трудом. Из-за белого веера он видел только верхнюю половину ее лица, но даже по глазам было ясно: это неудобное платье, ужасные туфли, тугая прическа и бессмысленный веер вызывают у нее отвращение, равно как и все собравшиеся.

– Посмуглела, но хоть не поправилась, – тоном знатока заметил Уилфред. – Но волосы у нее всегда были слишком темные. То ли дело моя – к счастью, лицом пошла не в меня!