На ее картину было тяжело смотреть. Две фигуры внизу, нарисованные красным. Черные фигуры в небе. Разинутые пасти с острыми зубами, протянутые когти.

– Они не забирают картины домой?

– Холстам нужно высохнуть. Я спросила у этой девочки, хочет ли она сохранить произведение. Она замотала головой. Даже попросила выбросить или сжечь.

Глаза Риза наполнились тревогой.

– Я хочу оставить ее картину. Повешу в своем будущем кабинете, чтобы мы не забывали.

Не забывали о случившемся и о том, ради чего мы трудились после войны. С той же целью я повесила в зале шпалеру Аранеи с гербом Двора ночи.

Риз поцеловал меня в щеку и перешел к следующей картине.

– Тоже детская трагедия, но более привычная, – засмеялся он.

– Этому мальчишке повезло. В день атаки он с родителями очутился далеко от Велариса. И потому он рассказал о «страшной беде», случившейся с ним в день зимнего солнцестояния. Оказалось, ему подарили совсем не то, на что он рассчитывал. И прежде всего, среди подарков не нашлось щенка. Его картина – не воспоминание, а взгляд в желаемое будущее, где он с псом живет в большом красивом доме. Родители же ютятся в собачьей будке.

– Да поможет Матерь его родителям.

– Это он соорудил «красочный» пузырь.

– Да поможет Матерь вам с Рессиной.

Я толкнула его в бок:

– Чем смеяться, проводи меня домой. Я, между прочим, проголодалась.

– Почту за честь, госпожа верховная правительница, – ответил Риз, церемонно поклонившись.

Я показала ему язык и крикнула Рессине, что вернусь через час. Она предложила не торопиться, поскольку следующая группа придет лишь к трем. Начальные занятия мы решили проводить вместе, чтобы познакомиться с родителями, опекунами и, конечно же, с детьми. По нашим расчетам, на знакомство со всеми группами уйдет не менее двух недель.

Риз подал мне плащ, поцеловал, и мы вышли на улицу. День выдался солнечный, но холодный. Вокруг нас бурлила Радуга. Художники и владельцы магазинов узнавали нас и приветственно кивали.

Я взяла Риза под руку, наслаждаясь его теплом.

– Странно, – пробормотала я.

– Что странно? – спросил он, наклоняясь ко мне.