— Предположим, что это сделал К-к… оборотень, — отступил Богданов. — Где он мог отсиживаться столь длительное время? И потом, где он раздобыл оружие?
— Теперь это не проблема, — замахал руками журналист. — А отсиживался он у Ринэны.
На вопрос, заданный журналисту относительно носительницы необычного имени, он дал сколько пространное, столько же и престранное пояснение, закончившееся приблизительно следующими словами:
— Она даже со следователем говорить не стала. Тут есть один оленевод, Памья. На днях он привез от Ринэны русскую женщину и какого-то мужчину, которого никто здесь раньше не видел. Так вот, он… да нет, не тот неизвестный, а оленевод сказал, что ымэм, то есть мамаша, готовится уйти за облака… Он утверждает, что тот мужчина и был тэрыкы, оборотень… Да кто он, кто он?! Оленевод, конечно… Квасил по-черному… Хотя кого этим удивишь?
— Как он выглядел? — спросил Валентин.
— Обыкновенно. Как чукчи выглядят? — уставился на него Мардугянц, но, поняв, что собеседника интересует таинственный тэрыкы, сердито бросил: — Я его не видел, но говорят, обычный бичара, длинноволосый, с бородой, в кухлянке…
Будучи стеснен в средствах, Богданов выбрал для ночлега самый непрезентабельный трехместный номер с умывальником. С компанией Богданову в общем-то повезло, народ попался душевный, открытый и… склонный к употреблению спиртных напитков.
Пить водку Валентину не хотелось, но отказываться было бы не столько невежливо, сколько глупо, так как пришлось бы весь вечер терпеть постепенно напивавшихся соседей, что куда хуже, чем проводить время в теплой компании новых товарищей (оказавшихся коммерсантами средней руки), находясь с ними в одной «весовой» категории. Майор представился журналистом.
Темой обсуждения стали вопросы политики. Дружно покритиковав правительство Черномырдина, заговорили и о страшных убийствах. Когда в ход пошла третья поллитровка, коммерсант Костя — сугубый материалист (он в отличие от своих соседей уже не впервые гостил на Крайнем Севере), до этого отрицавший всякую возможность существования потусторонних сил, стуча кулаком в грудь, заявил, понижая голос до шепота и озираясь по сторонам:
— Тут, мужики, дело нечисто.
Не согласиться с ним было трудно.
Изрядно поднагрузившийся Богданов заснул легко, но спалось ему трудновато.
LXV
Да станут воинами Христа те, кто раньше были грабителями. Пусть справедливо бьются теперь против варваров те, кто в былые времена сражался с братьями и сородичами.
Бог пощадил базилевса Алексея, умерив алчность норманнского волка, и продлил величие Византии на целых сто двадцать лет, подарив ей золотой век Комнинов.
Оставив армию на попечение старшего сына, великий герцог поспешил заняться делами на своей части «итальянского сапога». Поход за завоевание Константинополя начал понемногу выдыхаться, а когда Гвискард бросил основную часть непобедимой конницы на выручку папы Григория, вышвырнутого из ограбленного Рима его извечным ненави-стойком, императором Генрихом, Алексей понял, что теперь хоть ненадолго сможет вздохнуть свободно, не опасаясь западных врагов.
Беспокоили восточные. Что ни год, убывали византийские владения в Малой Азии и Сирии, с севера тревожили дикие печенежские орды; войск хронически не хватало; император упорно искал союза с Западом, посылая письма в Рим, к властителям Франции и Германии.
Неутомимый старик Гвискард, явившийся на зов тиароносного сюзерена, выбросил из Вечного города императорский гарнизон вместе со ставленником Генриха папой Клементом III. Однако и сам герцог не смог удержаться от того, чтобы в назидание врагам не предать разграблению ту часть жителей, которой удалось сохранить жизнь и имущество во время аналогичной акции отрядов императора. Роберт, надо думать, полагал, что этих господ пощадили потому, что они поддерживали сторону, противную папе Григорию, а значит, пострадали вполне заслуженно, поплатившись за предательство.
Ограбленные, видимо, посчитали иначе, и когда герцог возвратился в Эпир, снова прогнали Гильдебрандта. А так как бежать несчастному оказалось более не к кому, он поспешил на юг, в Салерно, где и умер в тысяча восемьдесят пятом году, так и не дождавшись военной помощи от единственного заступника, для которого этот год также стал последним.
Великий герцог Роберт Гвискард скончался семнадцатого июля во время осады Кефалонии. Между сыновьями его немедленно вспыхнула распря; о продолжении войны с Алексеем не могло быть и речи. Для Рутгера дела могли обернуться весьма неприятно, не вмешайся в междоусобицу сицилийский дядюшка, вынудивший Боэмунда умерить аппетиты.