Первооткрыватель цианида на собственном опыте убедился, чем опасно бездумное развитие науки. Это произошло в 1782 году. Карл Вильгельм Шееле перемешал прусскую синь в котле ложкой с остатками серной кислоты и получил главный яд современности. Новое соединение он назвал «прусской кислотой». Ученый сразу понял: из-за высочайшей химической активности у соединения огромный потенциал. Однако он и представить себе не мог, что два столетия спустя, в ХХ веке, его изобретение найдет множество применений в промышленности, медицине и химии, а производить его станут в таких количествах, что хватило бы отравить всех людей на планете до единого. Удача совсем не баловала Шееле, и гений его забыт совершенно незаслуженно. Хотя химик и открыл больше природных элементов, чем кто бы то ни было (девять, включая кислород, который он назвал «огненным воздухом»), авторство открытий пришлось делить с менее талантливыми учеными – они успели опубликовать похожие результаты изысканий до него. Редактор Шееле более пяти лет откладывал публикацию книги, которую химик создавал с большой любовью и невиданной педантичностью. Он был настолько увлечен, что нередко нюхал и даже пробовал на вкус открытые соединения и элементы. И хотя прусскую кислоту пробовать он не стал – она бы убила его в считаные секунды, – эта дурная привычка стоила ему жизни. Шееле умер в возрасте сорока трех лет: печень у него разложилась, всё тело покрылось гнойными язвами; он едва мог двигаться из-за скопления жидкости в суставах. Те же симптомы наблюдались у сотен детей, чьи игрушки и сладости были окрашены цветом, созданным Шееле с добавлением мышьяка. Химик не знал, что создал яд – зеленый оказался настолько глубокого и притягательного оттенка, что полюбился самому Наполеону.

Англичане отправили императора в ссылку на остров Святой Елены, где он прожил шесть лет в резиденции Лонгвуд-Хаус – мрачном, сыром особняке, кишащем пауками и крысами. Стены в комнатах украшали обои зеленого цвета – того самого оттенка Шееле. Через двести лет после смерти Наполеона ученые взяли пробу волос императора и обнаружили в них высокую концентрацию мышьяка. Вероятно, этот яд вызвал раковую опухоль – в желудке у императора зияла дыра размером с теннисный мяч. В последние недели жизни Наполеон угасал так же быстро, как его войска когда-то захватывали одну европейскую страну за другой: кожа приобрела землистый трупный оттенок, глаза потускнели и ввалились, в жидкой бороде скопились ошметки рвоты. Мускулы на руках стали дряблыми, а ноги покрылись множеством шрамов, словно кожа вдруг вспомнила каждую царапину и ссадину, что император получил за всю жизнь. Однако в ссылке страдал не только Наполеон. С ним на острове пребывала его свита, слуги жили с императором под одной крышей. Они оставили множественные воспоминания о том, как он мучился от боли в животе и поноса, страдал от чудовищных отеков и жажды, которую ничем нельзя было утолить. У многих слуг появились те же симптомы, что у их покровителя. Тем не менее врачи, садовники и прочая обслуга едва ли не передрались из-за простыней, на которых скончался Наполеон, – пусть они и были перепачканы кровью, экскрементами, мочой и наверняка пропитаны ядом, постепенно отравившим покойного.

Мышьяк – терпеливый убийца. Он прячется в тканях организма и копится там годами. Цианид, напротив, убивает быстро, не дает дышать. Достаточно высокая концентрация яда стимулирует химические рецепторы каротидных телец, возникает рефлекс, который буквально останавливает дыхание. В английской медицинской литературе этот рефлекс описывают как «шумный вдох». Следом наступает тахикардия, апноэ, конвульсии и остановка сердца. Из-за быстрого действия цианид полюбился многим убийцам. Например, враги Григория Распутина попытались спасти последнюю русскую царицу Александру Федоровну от чар безумного монаха, нашпиговав цианидом пирожные. До сих пор неизвестно, почему яд не подействовал. Пришлось стрелять: трижды в грудь и контрольный в голову. Потом тело Распутина перемотали железными цепями и сбросили в прорубь на Неве. Из-за неудавшейся попытки отравления слава Распутина только крепла, а императрица с четырьмя дочерями была настолько предана ему и после смерти, что отправила верных слуг на поиски тела и построила для него склеп в лесу. Там оно пролежало до тех пор, пока представители Временного правительства не велели избавиться от него навсегда, после чего оно было сожжено.

Цианид привлекал не только наемников и убийц. Гений математики и основатель современной компьютерной науки Алан Тьюринг покончил с собой после того, как британское правительство подвергло его химической кастрации в качестве меры наказания за гомосексуализм и у него выросла грудь. Он съел яблоко, начиненное цианидом. По легенде, Тьюринг хотел повторить сцену из его любимого фильма о Белоснежке. За работой он частенько бормотал себе под нос строчки из сказки: «С зельем сонным этот плод. Кто откусит – тот уснет». Однако никто не взял пробу яблока и не проверил версию самоубийства. Да, яблочные семечки выделяют цианид естественным путем, но чтобы убить человека, потребовалось бы полчашки семян. По некоторым данным, Тьюринга убили сотрудники британской разведки, несмотря на то что именно он возглавлял команду криптографов, расшифровавших код, который нацисты использовали для передачи сообщений в годы Второй мировой войны. Это достижение стало решающим для победы союзных войск. По версии одного из биографов Тьюринга, математик сам спланировал некоторые детали собственной смерти, например, в его домашней лаборатории стояла склянка с цианидом, на тумбочке лежал список покупок на следующий день. Ученый сделал это, чтобы его мать поверила в случайную кончину сына и не корила себя за его самоубийство. То была последняя причуда человека, смотревшего на все жизненные перипетии по-своему. Тьюрингу не нравилось, что товарищи пьют из его любимой кружки, и он приковал ее к батарее, а на цепь повесил амбарный замок. Кружка до сих пор висит там, где он ее оставил. В 1940 году, когда Англия готовилась к вторжению немецких войск, Тьюринг на все сбережения купил два серебряных слитка и зарыл их в лесу недалеко от места работы. Он составил подробную карту и зашифровал ее, чтобы позже найти слитки, но спрятал их так надежно, что после войны не смог отыскать даже с металлоискателем. В свободное время он любил играть в «необитаемый остров» – изобретал столько предметов быта, сколько сможет. Тьюринг сам изготовил стиральный порошок, мыло и инсектицид, да такой мощный, что у соседей завяли сады. Во время войны он добирался до центра криптографии в Блетчли-парк на велосипеде со сломанной цепью. Чинить велосипед Тьюринг не хотел. Он рассчитал, сколько оборотов цепь успевает сделать до того, как велосипед упадет, и спрыгивал с него в нужный момент. Весной, когда терпеть аллергию на пыльцу становилось невозможно, он носил противогаз – британское правительство раздавало их населению в начале войны. Своим внешним видом Тьюринг сеял панику среди горожан – глядя на него, людям казалось, что нападение неизбежно.

Англичане верили: рано или поздно немцы устроят газовую атаку. По мнению одного из представителей британского правительства, в этом случае только за первую неделю погибло бы двести пятьдесят тысяч человек, поэтому даже младенцам полагались специально спроектированные маски. Школьникам выдавали противогазы модели «Микки-Маус». Им нарочно дали такое название, чтобы дети меньше пугались, когда металлический голос из громкоговорителя потребует перекинуть резинки на голову, закрыть лицо вонючим каучуком и следовать инструкциям Военного министерства: «Задержите дыхание. Поднесите противогаз к лицу. Проденьте большие пальцы под резинки. Наденьте противогаз на подбородок. Оттяните резинки, насколько это возможно. Расправьте противогаз пальцем по лицу. Проверьте, чтобы резинки не перекрутились».

На английскую землю не упало ни одной газовой бомбы. Дети узнали, что, если дуть в противогаз, звук получается, как когда смачно пукнешь. Однако ужас солдат, переживших газовые атаки с применением зарина, иприта и хлора в окопах Первой мировой, проник в подсознание целого поколения. Лучшее доказательство того, какой ужас вызвало первое в истории оружие массового поражения – отказ всех стран использовать его в годы Второй мировой. США держали наготове огромный арсенал, до войны англичане проводили испытания с применением антракса на удаленных островах Шотландии, где жили только овцы да козы. Гитлер без колебаний использовал газ в лагерях смерти, но даже он отказывался применять ОМП на поле боя. Тем временем ученые Третьего рейха создали порядка семи тысяч тонн зарина – этой партии достаточно, чтобы стереть с лица земли население, в тридцать раз большее, чем в Париже на момент начала войны. Однако фюрер по себе знал, что такое газовая атака – в Первую мировую он попал на фронт рядовым солдатом и на собственной шкуре прочувствовал агонию, которую вызывает газ.

Первая в истории газовая атака произошла близ бельгийского городка Ипр. Ее жертвами стали французские солдаты. Рано утром 22 апреля 1915 года военные увидели на горизонте огромное зеленоватое облако. Оно ползло по направлению к ним по ничьей земле, густое, как зимний туман. В высоту оно в два раза превышало человеческий рост, а в длину тянулось на шесть километров. На его пути увядала листва, падали замертво птицы, а трава окрашивалась в серый металлический цвет. Газ попал на слизистую, и солдаты почувствовали запах ананаса и отбеливателя – так пахнет соляная кислота. Газ опускался всё глубже в окопы, сотни солдат валились на землю в конвульсиях, захлебывались слизью; изо рта у них шла оранжевая пена, а кожа посинела от нехватки кислорода. «Метеорологи оказались правы: день выдался чудесный, солнечный. На полях зеленела сочная трава. Нам бы собраться на пикник, а не делать то, что мы собирались сделать» – так писал Вилли Сиберт, один из немецких солдат, распыливших в то утро под Ипром шесть тысяч баллонов хлора. «Вдруг французы закричали. Не прошло и минуты, как раздались оглушительные залпы – палили из винтовок и автоматов. Я никогда не слышал ничего подобного. Французы, кажется, палили из всех пушек, ружей и пулеметов сразу. В жизни своей не слышал такого грохота. Шквал пуль со свистом пролетал у нас над головами, но газ было не остановить. Ветер гнал облако вперед, на позиции французов. Мы услышали, как мычат коровы и ржут лошади. Французы всё стреляли. Они не могли видеть, куда целятся. Спустя минут пятнадцать огонь начал стихать. Через полчаса раздавались только одиночные выстрелы. Затем опять наступила тишина. Вскоре дымка рассеялась, и мы пошли вперед, оставляя позади пустые баллоны с газом. Перед нами была только смерть. Никто не уцелел. Все животные повылезали из нор и лежали мертвые: поле было усеяно тушками кроликов, кротов, мышей и крыс. В воздухе еще витал запах газа. Мы дошли до окопов – пусто, а в полумиле по земле разбросаны тела. Невероятно! Среди погибших мы нашли несколько англичан. На лицах и шеях у солдат следы ногтей – они царапали кожу, пытаясь снова задышать. Некоторые застрелились. Лошади так и подохли в стойлах; коровы, куры – все издохли. Все, даже насекомые».

Спланировал газовую атаку в Ипре создатель нового способа ведения войны немецкий химик еврейского происхождения Фриц Габер. Он был настоящим гением и наверняка единственным человеком, способным понять сложные молекулярные взаимодействия, из-за которых у полутора тысяч погибших в Ипре солдат почернела кожа. Награда за успешно выполненную миссию не заставила себя ждать: Габер удостоился капитанского чина, повышения до руководящей должности в Химическом департаменте Военного министерства и получил приглашение отужинать с самим королем Вильгельмом II. Однако дома в Берлине его ждал конфликт с женой. Мало того что Клара Иммервар – первая женщина, получившая докторскую степень по химии в Германии, – своими глазами видела, какой эффект газ оказывает на лабораторных животных. К тому же она едва не овдовела, когда во время учений ветер вдруг подул в другую сторону и понес облако газа прямиком на пригорок, с которого Габер руководил своими войсками верхом на коне. Фриц чудом уцелел, но ядовитое облако настигло одного из его помощников. Клара видела, как он умирает, извиваясь на земле, будто под мундир ему заползли легионы голодных муравьев. После бойни в Ипре Габер вернулся домой, чувствуя себя триумфатором, однако жена обвинила его в том, что он предал науку, создал способ массового уничтожения людей. Фриц пропустил слова жены мимо ушей. Для него война – всего лишь война, а смерть – это просто смерть, и неважно, как она наступает. Габер взял два выходных и устроил пышный праздник, на который пригласил всех своих друзей. Вечеринка продлилась до утра, и под конец жена виновника торжества вышла в сад, сняла туфли и выстрелила себе в грудь из служебного пистолета мужа. Она умерла на руках у тринадцатилетнего сына – мальчик сбежал по лестнице в сад, услышав звук выстрела. Габер не успел оправиться от шока; на другой день его командировали на Восточный фронт руководить газовой атакой. До конца войны он совершенствовал метод распыления токсичных веществ, стараясь добиться наибольшей эффективности, но дух жены преследовал его. «Мне на пользу бывать по несколько дней на линии огня, под пулями. Здесь имеет значение всего один миг. Здесь у тебя лишь один долг – сделать всё, что можешь, внутри своего окопа. Потом я возвращаюсь на командный пункт, и там, прикованный к телефону, в сердце своем я слышу слова, которые однажды сказала мне покойная жена. Я так измотан, что среди телеграмм вижу ее лицо. Я мучаюсь».

После подписания мира в 1918 году союзники объявили Фрица Габера военным преступником, хотя сами использовали газ едва ли не с таким же остервенением, что и страны Оси. Ученому пришлось бежать в Швейцарию, где его настигла новость о том, что ему присудили Нобелевскую премию по химии за открытие, которое он сделал незадолго до начала войны и которое в следующие десятилетия изменит судьбу человечества.

В 1907 году Габер впервые в истории получил из воздуха азот – главный питательный элемент, необходимый для роста растений. Так в одночасье решилась проблема, связанная с нехваткой удобрений, – а ведь в начале ХХ века мир стоял на грани страшного голода. Если бы не Габер, от голода погибли бы сотни миллионов человек, до сих пор удобрявших сельскохозяйственные культуры природными компонентами вроде гуано[2] и селитры. В прежние времена, чтобы удовлетворить спрос на удобрения в Европе, банды английских мародеров отправлялись в Египет, где грабили гробницы фараонов. Искали не золото, не драгоценности и не предметы старины. Искали азот, содержащийся в костях множества слуг, которых хоронили вместе с египетским царем, чтобы те прислуживали ему и после смерти. Английским расхитителям гробниц больше нечем было поживиться в континентальной Европе. Из-под земли они достали более трех миллионов скелетов, включая останки сотен тысяч солдат и лошадей, павших на полях сражений в Аустерлице, Лейпциге и Ватерлоо. Затем кости на кораблях доставляли в порт Халл на севере Англии, а оттуда в Йоркшир, где перемалывали и удобряли зеленые поля Альбиона. По другую сторону Атлантики, в США, крестьяне и бедные индейцы собирали черепа забитых бизонов, а потом продавали в Костяной синдикат штата Северная Дакота. Там черепа складывали в кучу высотой с церковь, а потом отвозили на фабрику, где перемалывали и делали из них удобрения и пигмент «костяная чернь» – самый темный для того времени. Открытие Габера усовершенствовал Карл Бош, главный инженер крупнейшего немецкого химического концерна BASF. Благодаря ему стало возможным промышленное производство азота на фабрике размером с небольшой город, где работали более пятидесяти тысяч рабочих. Процесс Габера – Боша стал важнейшим открытием ХХ века в области химии. Количество доступного азота выросло вдвое, что привело к демографическому всплеску – меньше чем за сто лет население планеты выросло с 1,6 до 7 миллиардов человек. Сегодня в нашем организме около пятидесяти процентов атомов азота синтезированы искусственно, и более половины населения Земли нуждается в удобрениях, созданных благодаря Габеру. Невозможно представить современный мир без человека, который, как писали в газетах того времени, «получил хлеб из воздуха». Однако первое применение его чудесного открытия было далеко не гуманным. Технологию синтеза азота использовали не для того, чтобы накормить голодных, а чтобы обеспечить Германию необходимым сырьем для производства пороха и взрывчатки в годы Первой мировой войны. Английский флот перекрыл немцам доступ к селитре из Чили. Из-за открытия, которое сделал Габер, европейский военный конфликт растянулся на два года, унося жизни нескольких миллионов человек.

Война всё не кончалась. Среди тех, кто пострадал из-за продолжения Первой мировой, был один юноша, будущий художник. Он всеми правдами и неправдами старался избежать военной службы, но в январе 1914 года за ним пришли в дом номер 34 на Шлейсхеймер-штрассе. Под угрозой тюремного заключения его отправили на медкомиссию, но врачи заключили, что молодой человек «не годен к военной службе. Слишком слаб и не способен держать оружие». В августе того же года тысячи немцев добровольцами отправились на фронт – так сильно было их желание воевать, и юный художник вдруг передумал. Он подал прошение лично королю Баварии Людовику Третьему, чтобы его, австрийца, приняли в баварскую армию. Соизволение пришло на другой день.

В полку Листа его ласково называли Ади. Новобранца отправили прямиком под Ипр, где он участвовал в сражении, вошедшем в историю как «ипрское избиение младенцев», Kindermord bei Ypern: всего за двадцать дней в бою погибло сорок тысяч новобранцев. Из двухсот пятидесяти товарищей Ади по роте уцелели только сорок. Его наградили Железным крестом, повысили в звании до капрала и назначили полковым связным. Следующие несколько лет он провел подальше от линии фронта: читал книги о политике, играл со своим фокстерьером по кличке Фуч, «лисенок». В свободное время он рисовал воздушные акварели и делал наброски углем: зарисовки полковой жизни, его питомец. Пятнадцатого октября 1918 года Ади бездельничал, дожидаясь новых приказов, как вдруг началась газовая атака – англичане применили иприт, и молодой человек на некоторое время ослеп. Последние недели войны он провел в госпитале городка Пазевальк в Померании. Глаза у него горели, как раскаленные угли. Узнав о поражении Германии и об отречении кайзера Вильгельма Второго, Ади снова ослеп, но это была совсем другая слепота. «У меня перед глазами всё потемнело. Я вернулся в палату на ощупь, весь дрожа, и рухнул на койку, зарывшись головой в подушку. Голова горела», – вспоминал он, находясь в Ландсбергской тюрьме, где отбывал наказание за измену и неудавшийся государственный переворот. Он провел в заключении девять месяцев, снедаемый ненавистью, униженный из-за условий, навязанных его новой родине державами-победителями, из-за трусости военных генералов, которые сдались, хотя должны были сражаться до последнего солдата. В тюрьме Ади планировал месть. Он написал книгу о собственной борьбе, подробно описал, каким образом планирует собственноручно превратить Германию в сверхдержаву, если придется. В период между войнами, пока Ади шел по карьерной лестнице к верхушке Национал-социалистической рабочей партии, пока выкрикивал расистские и антисемитские лозунги, благодаря которым и стал фюрером, Фриц Габер тоже прилагал усилия по возрождению былой славы своей родины.

Синтезировав азот, Габер поверил в свои силы. Он вызвался восстановить Веймарскую республику и даже придумал, как оплатить военные репарации, погубившие экономику. Химик предложил не менее амбициозный проект, чем тот, за который получил Нобелевскую премию. Ученый хотел добывать золото из морской воды. Чтобы не вызывать подозрений, он отправился в путешествие под чужим именем, взял пять тысяч проб морской воды со всего света, привез фрагменты льда с Северного полюса и образцы айсбергов из Антарктиды. Он твердо верил, что сможет добыть растворенное в воде золото, однако спустя несколько лет тяжелой работы был вынужден согласиться с тем, что на несколько порядков переоценил содержание драгоценного металла в воде. Габер вернулся на родину ни с чем. В Германии ученый нашел спасение в работе. Возглавил Институт физической химии и электрохимии имени Кайзера Вильгельма. Тем временем антисемитские настроения только крепли. Под временной защитой академической среды Габер с помощниками создали несколько новых соединений. В составе одного из них был цианид, и получился настолько мощный пестицид, что его окрестили «Циклоном» – это немецкое слово обозначает ураганный ветер. Впервые этот пестицид применили для травли вшей на корабле, курсировавшем между Гамбургом и Нью-Йорком. В письме Габеру энтомологи расхваливали средство за его «исключительную элегантность в процессе травли насекомых». Габер основал Национальный комитет по борьбе с вредителями, члены которого травили на подводных лодках военно-морского флота клопов и блох, а в бараках пехоты – крыс и тараканов.

Комитет также возглавил борьбу с легионами моли, облюбовавшей запасы муки, которые по приказу правительства хранились в зернохранилищах по всей стране. Своему руководству Габер описал эту напасть как «библейскую чуму, грозившую благосостоянию германской земли». Ученый не знал, что правительство начало преследование немцев еврейского происхождения, таких же как и он.

Фриц принял христианство в двадцать пять лет. Он настолько впитал в себя немецкие традиции и привычки, что его дети узнали о своих корнях, лишь когда он велел им бежать из Германии. Габер бежал следом за ними и попросил убежища в Англии, но получил жесткий отказ – британские коллеги знали, какую роль ученый сыграл в химической войне. Не успел он прибыть на остров, как пришлось уезжать. Химик скитался по разным странам в надежде попасть в Палестину, страдая от сильной боли в груди – кровеносные сосуды не доставляли достаточно крови в сердце. Габер умер в Базеле в 1934 году в обнимку с баллоном, который использовал для расширения коронарных артерий. Всего через несколько лет пестицид, созданный с его участием, взяли на вооружение нацисты. В газовой камере среди других евреев погибли сводная сестра Габера, его деверь и племянники. Погибли в корчах, с одеревенелыми мышцами, покрываясь красными и зелеными пятнами. Из ушей у заключенных текла кровь, изо рта шла пена. Те, что помоложе, давили под собой стариков и детей – только бы взобраться повыше по горе из голых тел, только бы дышать всего несколько минут, несколько секунд – «Циклон Б» запускали в камеры через щели в потолке, и он опускался на пол. Когда облако цианида рассеивалось через вентиляционные отверстия, тела перетаскивали в печи и сжигали. Прах сбрасывали в братские могилы, вываливали в пруды и реки или удобряли близлежащие поля.

У покойного Фрица Габера с собой было немного вещей. Среди них – письмо жене, в котором химик признается: его терзает невыносимое чувство вины. Но не за то, какую роль, прямо или косвенно, он сыграл в гибели стольких людей, а за то, что изобретенный им способ синтезирования азота из воздуха нарушил равновесие в природе. Габер опасался, что будущее отныне принадлежит не человеку, а растениям. Достаточно лишь, чтобы население Земли уменьшилось до значений, зафиксированных в XIX веке, и всего через пару десятков лет из-за избытка питательных веществ, созданных человеком, растения покроют всю планету целиком, похоронят все прочие формы жизни под всепоглощающей зеленью.