Горан отставил кувшин, еще не опустошенный до дна. Алекс оценил его воздержанность. Уж если начал, то оставлять недопитое трудно. Как ни вразрез с предыдущими словами, но князь решился дать совет.
– Обрати внимание на Амелию, старый друг. Она на нас обоих поглядывала, меня списала со счетов с прилетом Ианы. А тебе смотрела вслед. Уж если делать жизненную ошибку – лучше с ней, Горан. Женщина строгая, ни при муже не была гулящей, ни во вдовстве не позволяла, серьезная. Настоящая принцесса. Жаль только, что забросила крыло.
Атрей решительно отмахнулся.
– Ни за что. Нового разочарования не перенесу. И Амелия не из тех, кого утром покидают в спальне, бросая монету со словами: «прощай, шлюха».
Больше они не возвращались к этому разговору, лишь Горан, снимая очередную жрицу из области личных услуг, не берущую больше пяти арги за часик, подмигивал ученику с намеком – гляди, у меня слова не расходятся с делом.
В Леонидии редактор скандального листка, как коршун в мышь, вцепился в бумаги об императорских кознях; Иану он не видел и вестей от нее не получал. Пара часов, потраченных на посещение общих знакомых, также не дала результата, особенно если учесть деликатность вопроса: «Не замечали вы здесь мою драгоценную, решившую зарезать государя?»
Император в Леонидии. Синьоры, вхожие во дворец, утверждают, что Орайон ожидается дней через сорок, по всем признакам он болтается в Адел-фии. Не теряя времени, пара сеньоров отправилась дальше, пересекая практически весь континент с востока на запад. Воистину – женщины источник беспокойства!
Глава двадцать восьмая
– К вам посетители, госпожа.
Охранник строг, холоден. Из новобранцев Орайона. Самых заслуженных Ванджелис-старший прихватил в столицу. Неудивительно, что не встречен никто из предыдущего посещения замка в Нирайне. Ее узнал лишь герцог. Не успел ни обрадоваться, ни позвать на помощь.
Вошли духовник и присяжный поверенный. Понятно, что ее будут судить не здесь. Может, прибудет само лопоухое величество, способное запросто опознать убийцу сына. Тогда после ее казни начнется страшное, Алекс и император схлестнутся насмерть, да не лично – воевать станут армии.
Умирать не хочется. До слез страшно от мысли, что не увидит больше Айну, ее смешные косолапые шажки, очень серьезный черный взляд... Не услышит «ма», «па» и требовательное «дай», произносимое с истинно княжеской категоричностью.
Иана присела на деревянный топчан. В тюрьме Арадейса у Алекса не было даже такого ложа, только мешок с гнилой соломой.
Муж! Ему и правда придется тяжело. Глупые сомнения и ревность, терзавшие Иану в Шанхуне, давно побоку, он действительно ее любит. Как в этом человеке уживаются долг перед страной и желание всего себя положить на семейный алтарь – уму непостижимо. Он жил на разрыв, но двойственность закончится, как только вокруг шеи Ианы затянется петля палача.
Ламбрийцы вешают икарийских шпионов и наслаждаются мучениями высокородных, инстинктивно пытающихся за счет Силы удержать тело, снизить давление на горло... Если Иана сохранит инкогнито, ее конец будет не лучше, с той лишь разницей, что Иану вздернут соотечественники, считая засланной ламбрийкой.
Внезапно она поняла: ей лучше немедленно уйти в могилу. Неузнанной, неопознанной.
Алекс рано или поздно докопается, что жена наложила руки на себя сама. Значит – нет оснований мстить. Император наверняка в бешенстве, услышав о смерти первенца. Лучше, чтобы он оставался в неведении о личности убийцы. В любом случае ее смерть отведет часть гнева от Винзора.
Присяжный обрисовал нерадужные перспективы. Иностранка, ламбрийка. Поскольку Нирайн и Леонидию связала первая на Западе империи телеграфная линия, столица уведомлена о случившемся горе, оттуда мчатся дознаватели. Приговор практически предрешен, госпожа вольна избавиться от пыток смерти лишь правдивым рассказом о пославших ее заокеанских недругах.
Иана уверилась, что присяжный подослан, главная его роль в склонении к признанию. И сальная рожа у него неприятная, глазки бегают жадно, словно намекают: чего уж там, загляну на часок без святоши, исповедую самым веселым способом.
Она отказалась от услуг поверенного, вызвав неприязненное ворчание: тогда о простом повешении и не мечтайте. Священник, сморщенное очкастое существо в сутане с капюшоном, завел ту же песню, но на иной лад: признайся во всех грехах, ибо без их отпущения ждет за порогом вечности геенна огненная, а главный грех твой в молчании да в несознании – кто приказал заколоть Орайона.