Кроме того, что больше половины людей лежало в госпиталях, остальные, выстоявшие в рядах, привыкши жить на всем готовом, долго не могли удовлетворять сами собою первым жизненным потребностям, не умели, ни в каком случае, заменить казенную поставку своею изобретательностью; их надобно было кормить с ложечки как малых детей. Притом же их нельзя было ни послать в отдел, ни ставить на передовой позиции; так они были неопытны. Если б мы отошли дальше и войскам пришлось жить исключительно средствами страны, российские полки были бы отчасти парализованы. Во французской армии существует то же самое отношение между алжирскими и собственно французскими полками. Один капитан зуавов говорил мне, показывая на свежий, будто с иголочки линейный полк: эти господа не умеют поставить палатки на косогоре без нашей помощи. Вести азиатский поход со свежими казарменными европейскими войсками – значит повторять сцены крестовых походов, терять бесчисленное множество людей, не достигая цели. Относительное могущество европейских государств во всем, что касается азиатских дел, надо мерить только силою флота и количеством обтерпевшихся боевых войск, с которыми можно предпринять дальний поход в варварскую страну. Флот имеет тут значение лишь как средство соприкосновения между отдаленными странами: Англия и Франция поэтому единственные западноевропейские нации, сильно заинтересованные в азиатском вопросе. Мы не имеем сильного флота, но имеем непосредственное соприкосновение с центрами Азии, вполне его заменяющее. Выгода даже на нашей стороне. Относительное могущество трех держав в решении азиатских дел определяется, стало быть, только численностью войск, приспособленных к дальнему азиатскому походу. Численность эту я считаю у французов по количеству боевых алжирских войск, которыми они могут располагать, никак не выше 30 тысяч человек. Притом едва ли французское правительство решится когда-нибудь отделить больше одного корпуса в чисто азиатскую войну. Читатели помнят, насколько общее мнение Европы считало Францию парализованною мексиканскою войной. В случае серьезного столкновения в Азии нужно будет напряжение сил и на европейском материке. Крымская же кампания не пример. Это была война чисто европейская, в которой Франция и Англия могли спокойно сосредоточить все свои силы на одном приморском пункте. Притом Франция может перевезти свои войска в Азию только морем, т. е. совершить полусухопутную экспедицию без достаточного числа кавалерии и обозов. Возможный круг действий для нее – Малая Азия и Сирия. Для действий же на восток от Евфрата, основанием которых необходимо должен служить Индийский океан, Франция едва ли может поставить половину показанного числа. Англичане вовсе не имеют настоящих походных войск, но делают их такими ценою чрезвычайных пожертвований, обременяя полки нескончаемыми обозами, так что английский солдат в Индии обходится гораздо дороже, чем у нас офицер. При такой стоимости трудно выставить сколько-нибудь значительное войско.

Последняя война англичан с Персией явно показала, как трудно им удаляться от моря, до какой степени они слабы в сухопутной кампании. Даже на своей почве, в Индии, в самых серьезных обстоятельствах, они никогда не могли сосредоточить более 12 тысяч англичан; а вне пределов Индии и вне приморских районов даже такая норма будет преувеличенною. При столкновении с европейцами сипаев нельзя считать ни во что, а потому действительную силу англичан для какого бы то ни было предприятия на азиатском материке, в сколько-нибудь значительном расстоянии от берега европейских морей, никак нельзя считать выше 15 тысяч человек на самый большой конец. Кавказская армия в полном составе одних подвижных старых пятибатальонных полков, с кавалерией, артиллерией и некоторым числом казаков, без прикомандированных дивизий и линейных батальонов, составляет не менее ста тысяч человек; значительная часть этой силы стала теперь подвижною, и скоро наступит время, когда вся армия будет такою же. С заселением западных гор казаками и обезоружением восточных горцев Кавказ может быть защищаем весьма ограниченными силами; трех ныне прикомандированных дивизий вполне будет достаточно для обороны и для занятия края. Я вовсе не знаю наших войск на Сырдарье и Сибирской линии; но, судя по обстановке, их можно считать походными войсками. С ними итог сил, которыми Россия располагает для азиатских войн, не отвлекая ни одного человека от европейской границы, составляет не менее 120 тысяч под ружьем; между тем как Англия имеет их едва ли 15 тысяч, а Франция не более 30 тыс. Владея внутренними азиатскими бассейнами и всеми центральными позициями, сливаясь безраздельно с независимою Азией на пространстве нескольких тысяч верст, протягивая руки одновременно от Трапезонта до Кореи, Россия вместе с тем располагает на своей азиатской границе действующими силами, втрое превосходящими соединенные силы ее соперников. Вот положение, созданное России покорением Кавказа.

Прошу читателей не приписывать этим словам смысла, которого они не имеют. Я вовсе не желаю моему отечеству завоевательных планов Александра Македонского. Я представляю только положение вещей, как оно есть. До покорения Кавказа европейские дипломаты оказывались правы: со стороны Азии Россия была прикована к Кавказу и не могла разорвать своей цепи. Ничтожность сил, которые мы могли отделить в последнюю турецко-азиатскую войну, слишком очевидно доказывала этот факт. Но теперь положение дел совсем иное. На азиатской почве сила туземных государств даже с помощью, которую могут дать им европейские союзники, совершенно ничтожна против силы кавказской армии, свободно располагающей всеми своими средствами. Никакие перевороты не могут более изменить этого отношения, окончательно установленного судьбою в нашу пользу. Азиатские же вопросы имеют для держав морских, или сопредельных с восточным миром, как Австрия, т. е. для всех самостоятельных представителей Европы, не менее важности, чем самые первоклассные вопросы европейские. Начиная хоть с Турции, которая держится в Европе тем только, что она сильна в Азии; три четверти ее армии состоит из азиатских подданных, без содействия которых европейские области не остались бы под турецкою властью 24 часов. Вся Азия находится более или менее в таком же отношении к Европе. Каждая страна этого великого материка связана, как клавиш со струной, с каким-нибудь значительным европейским интересом; в настоящее время, если потребуют обстоятельства, Россия может наложить руку на эти клавиши. Новое положение, созданное России завоеванием гор и превращением самой боевой в свете армии из местной в подвижную, из кавказской в азиатскую, есть очевидная действительность. О ней можно сказать то же, что сказал Наполеон о французском знамени: II, est comme le soleil, tant pis pour celui qui nele voit pas[55]. Покорение Кавказа составляет великое приращение русской силы; помимо всяких завоевательных замыслов, Россия должна понять его истинный смысл.

Как боевое войско, кавказская армия незаменима во всякой войне, азиатской и европейской. Понимающие французские офицеры откровенно сознаются теперь, что успехом крымской войны они почти исключительно обязаны двадцати тысячам испытанных походных войск, взятых ими из Алжирии. Войска эти были всегда впереди; они нанесли нам главные удары. Мы могли бы разбить линейное французское войско; у нас было много храбрых полков, готовых на отчаянную битву; но храбрыми полками нельзя заменить полков боевых; а этого элемента у нас не было на театре войны. Россия имела в то время на Кавказе тысяч семьдесят старых солдат, по нашему убеждению, превосходящих алжирцев; но они были поглощены местною войной, ни один кавказский батальон не принял участия в решении европейского спора под Севастополем. Только одиночные лица переходили из кавказской армии в крымскую и сейчас же заслуживали известность.

Я пишу эти письма не для военных читателей; но о характеристике кавказской армии, о тех особенностях, которые отличают ее от других войск, я должен сказать несколько слов. В военном деле есть вещи, которые должны быть известны всякому гражданину, потому именно, что он гражданин, соучастник общественного интереса, а не оторванная личность. Военное же могущество для великой нации, ограждаемой только собственною силой, то же в нынешнем состоянии света, что для отдельного человека личная самостоятельность, та сила воли и положения, при которой он не даст себя в обиду, постоит за свои права и права своих близких и не склонит головы против убеждения. Как в прижатом человеке заглохнет всякий талант, так и в запуганной нации, которая в серьезном международном случае побоится кого-нибудь, не разовьется ничего высокого. Божьи дары расцветают только в тех людях и у тех народов, которые смеют высоко держать голову. Я полагаю, что основания, на которых лежит военное могущество государства, составляют один из первых общественных интересов для каждого гражданина. Полагаю также, что в главных чертах это дело далеко не так специально, чтоб общественное мнение не имело к нему такого же доступа, как и ко всем вопросам народной жизни. Наилучшее устройство народных сил есть дело чисто практическое, истекающее прямо из свойств и особенностей народа, к которому оно прилагается; в главных чертах оно сливается с самою сущностью народного быта; правильное отношение военной организации к формам жизни и характера народа влияет, с одной стороны, на все отправления национальной деятельности, с другой, от него зависит степень могущества государства. Поэтому общественное мнение не должно чуждаться обсуждения этого великого дела и оставлять его исключительному кружку специалистов, слишком расположенных смотреть на него теоретически, забывая иногда личность народа, из которого образуется войско; общество должно относиться к этому делу сознательно. Все главные военные вопросы, которые общество считает чисто специальными, темны для него по большей части оттого только, что не поставлены перед его глазами или не освещены надлежащим образом.

Упоминая об особенностях кавказской армии, хотя они действительно очень резки, я вовсе не подразумеваю местного цвета. Оригинальная страна, в которой эта армия развилась, отпечатлелась на ней многими мелкими наружными чертами. Но в том, что составляет существенное отличие этой армии от других войск, в ее военных понятиях, в ее духе, сказались не особенности страны, в которой она развилась, а наклонности русской природы, предоставленной самой себе. В кавказской армии русская душа вылилась со всею полнотой, и в этом главная ее сила. Вторая сила ее – боевой опыт, идет потом. По моему понятию, первая гораздо важнее. Эти два качества относятся одно к другому как способность и знание. Способный человек всему выучивается легко.

Резкий переворот в воспитании войск, предпринятый в начале нынешнего царствования, ведет к той же цели. В одной чрезвычайно интересной статье генерал Лебедев рассказал, каким образом известный гатчинский гарнизон был рассадником той механической выправки, взятой из школы Фридриха II, которая как бы обесцветила нашего солдата. Войска Петра Великого, Елизаветы и Екатерины были иного характера, они были характера русского, весьма близко подходящего к нынешней кавказской армии. Через несколько лет по смерти великой императрицы, Жомини, мог уже написать о нашем войске, говоря от лица Наполеона[56]: Beaucoup de gens ne voyaient dans cette troupe qu’une raideur desagreable. Je n’ai jamais aime les armees automates; cependant j fus surpris de la precision et de l’aplomb de cette infan-terie[57], точно будто дело шло о немецком или английском войске. Такое понятие о нашей армии господствует в Европе. Между тем, кто только видел кавказского солдата или моряка бывшего черноморского флота, кто понял характеристику румянцевских и суворовских войск, тот знает, что нет ничего на свете более противоположного русской натуре, как автоматичность и машинность, свойства исключительно немецкие. Русский солдат в своей настоящей природе не так жив и скор, как французский, но не только более упорен, а еще гораздо более самостоятелен. Он делает всякое дело сознательно, на войне применяется к каждому новому обстоятельству необыкновенно верно и скоро, понимает противника удивительно метко. С этим вместе, во всем, что касается военного отличия, он очень честолюбив, дорожит мнением товарищей и начальников и высоко ценит славу полка. Нашего солдата можно сделать машиной только ценою большей части его качеств, которые он при этом утрачивает. Вся Россия знает понаслышке характер екатерининских войск. То были самые стремительные, самые решительные, всегда нападавшие войска. Все сражения Суворова, хоть, например, против французов, были наступательные. Как только, с введением прусской школы, частные начальники стали у нас хвалиться тем, что по слову смирно воробьи садятся на штыках, этот характер начал ослабевать в русских войсках. Они остались столь же отважными, потому что русскому человеку не учиться – стать глядеть в глаза смерти; но в значительной степени утратили предприимчивость, стали исключительно позиционными войсками. Весь ряд наших войн против тех же французов, на которых Суворов всегда нападал, представляет преимущественно ряд оборонительных сражений. Этот факт можно оспаривать, но нельзя оспорить. В продолжение этих войн все попытки наступления с нашей стороны постоянно обращались в оборону, как только дело доходило до серьезной развязки, даже в 1814 году, когда союзные войска несравненно превосходили неприятеля числом; для подтверждения можно назвать все большие сражения с Аустерлица, где мы в последний раз наступали до 1815 года. Крымская война подтвердила то же самое, мы были преимущественно сильны в обороне. В турецко-кавказской войне, стоя рядом с присланными из России полками, мы видели то же самое. Кавказские пехотные полки были вооружены кремнями, полки, вновь присланные изнутри России, были все с пистонами[58], и, однако ж, опыт показал, что эти последние, твердые на позиции, были не так надежны для наступления. В оборонительном сражении можно также разбить неприятеля и преследовать его, и мы одержали довольно побед в нынешнем веке. Но необходимость ограничиваться оборонительным боем доказывает, что войску многого недостает. И это очень понятно. В наступлении против серьезного неприятеля, когда обе стороны напрягают все силы и всю изобретательность, чтобы взять верх, машинный полк собьет противника разве один раз изо ста. Стройные батальоны, марширующие и равняющиеся под картечью, ломящие врага гранитною стеной, принадлежат изобретению кабинетных тактиков. Подходя к неприятельскому фронту, всякая часть обращается в толпу; подходя к неприятельскому фронту, даже на довольно значительном расстоянии, войсками уже нельзя командовать, каждая рота предоставлена себе, а машинные войска без команды – неодушевленное тело. Для удачи натиска, встречающего стойкое сопротивление, нужно поголовное уменье, то есть личная предприимчивость, самостоятельность суждения и воли, готовность предпринять без положительного приказания все, что может служить к успеху, – и это нужно со стороны каждого ротного командира, даже каждого унтер-офицера. Отбиваться же стоя на месте можно при одной храбрости и дисциплине.

Вот отчего со введением в наших войсках фридриховской школы – механического строя – пришлось отказаться от наступательного боя. Я знаю, что у нас никогда не отказывались от него сознательно; но зато бессознательный результат, всегда выходивший в конце, свидетельствует об этом факте еще сильнее.

Кавказские войска были заброшены в отдаленный угол Империи в самом начале влияния прусской школы, когда оно обнаруживалось только в маршировке, но еще не в характере солдата. В тот год, когда Суворов со своими очаковскими гренадерами выгнал французов из Италии, другие русские войска заняли Тифлис. С тех пор они 64 года находились в постоянных походах. Вновь прибывшие на Кавказ части скоро перерабатывались в местном духе. Как пришел русский полк в этот край – полком суворовским, таким они остался. Главное отличие и главная сила кавказских войск в ряду нашей армии состоят в том, что они развивались в духе, наиболее свойственном русскому человеку, что они остались изо всех наиболее русскими войсками.

Россия имеет теперь 100 тысяч таких солдат. Коренное преобразование, совершаемое в воспитании русской армии с начала нынешнего царствования, есть, в сущности своей, возвращение к духу суворовских и кавказских войск.

Различие в духе и понимании вещей войсками того и другого образца очень велико. Механическое воспитание войск не состоит только в одной искусственной выправке солдата; начинаясь с этого пункта, оно распространяется на все отправления военной жизни и развивается наконец в мысль, что хорошее войско должно быть, по возможности, обращено в исправную машину, послушную каждому обороту руки механика, – как известная артиллерийская машина, много раз предлагавшаяся, стреляющая разом из нескольких тысяч стволов по одному спуску, но как артиллерийская машина, так и механическое войско подвержены ломке, разом останавливающей их действие. Чтобы достигнуть такого идеала, надобно стереть личность людей. При такой системе нельзя ожидать выдающихся личностей, самостоятельность умов и характеров, – в механическом войске они не только излишни, но даже вредны, – и потому при ней выдвигаются вперед преимущественно люди скромные, аккуратные в мелочах; качества похвальные, но очень трудно согласуемые с энергией настоящего боевого человека. Потом из этих же людей выходят начальники, от которых становится уже невозможным требовать противоположных свойств. Понемногу печать однообразия кладется на все; исчезает личность и вместе с нею великая нравственная связь между людьми одной части; остаются только формальные отношения.

Есть армии, в которых подобный характер выливается естественно из самого общественного склада. Но совсем иначе развивается русский военный человек, когда он развивается натурально. Живой пример тому – кавказская армия.

Первое, что в кавказской армии бросается в глаза, это типический характер полков, вовсе не существующий в других войсках. Кавказский полк не есть численное собрание людей, отличающееся от другого подобного собрания только цветом воротника; он есть организм, нечто вроде маленькой национальности, проникнутой одним духом, сложившей себе свои понятия и обычаи, высоко ценящей свои предания; выработавшей свой особенный боевой характер, иногда резко противоположный характеру другого полка, – как следует между людьми, которые не только существуют, но действительно живут вместе, и потому срастаются нравственно в одно целое. Каждый из старых кавказских полков отличается в военном отношении своеобразными достоинствами, потому что все естественно развивающееся выходит своеобразно. Один полк живой как огонь, смелый до дерзости, совершающий атаку не иначе как бегом, особенно искусный в рассыпном бою и лесной войне; другой полк – не столь живой, но твердый как камень, упорный до чрезвычайности, привыкший действовать связно, умеющий ходить не задыхаясь по самым страшным крутизнам, обдуманно решительный, и так далее. Сколько я видел, в русских полках некавказских, между солдатами не живут полковые предания; с очевидцами исчезает память о минувшем. На Кавказе предания составляют священное дело, их знает, ими хвалится каждый служащий в полку. Для кавказских офицеров дурное слово об их полке, даже о его прошедшем, есть дуэльное дело – и натурально: здешний полк не собрание единиц, но живая личность. Своеобразный характер полков есть всегда пробный оселок и основание боевых качеств войска. Он доказывает зрелость его, развитие нравственной силы, связывающей людей в одно целое. Без единого духа, проникающего в какое ни есть отдельное общество, нельзя ожидать ничего особенного ни в войне, ни в мире.

Сосредоточение жизни в кавказском полку, делающее из него личность, происходит от большого простора в отношениях между людьми; отношения эти устанавливаются сами собою. Конечно, постоянная война много способствовала тому, что люди сортировались здесь возможно правильно, по силам и способностям. Поставленные пред ежедневною расценкой опыта, они хорошо узнавали друг друга и растасовывались по достоинству, насколько это от них зависело. Но если бы кавказские полки не сохранили своего первобытного характера, не остались екатерининскими войсками, какими пришли сюда, то именно это и не зависело бы от них. Развитие было возможно потому только, что сохранилось основание для него. Влияние общественного мнения простиралось здесь не на одних офицеров, но на всю массу полка. До открытия стрелковой школы, изменившей несколько пропорцию, но не сущность выработавшегося порядка, в унтер-офицеры люди выдвигались мнением самой роты. Ротный командир имел причину не делать произвольных выборов, так как с унтер-офицерами, не имеющими нравственного влияния на людей, он был бы наказан первою перестрелкой.

Всякое войско воспроизводит характер и общественные понятия народа, в котором оно набрано. В русском войске, как и в русском народе, между высшим классом, преобразовавшимся на чужой лад, и простолюдинами проведена очень резкая черта, редко допускающая возможность прямого нравственного влияния первых на толпу; ею владеют обыкновенно ее доверенные люди, сильнейшие личности из нее же самой; покуда посредством их только возможно действительное нравственное соприкосновение между двумя общественными слоями. Такие личности сейчас же выдвигаются вперед во всяком собрании людей; в критические минуты они незаменимы, потому что в эти минуты толпа, привыкшая доверяться им, слушает их без рассуждения. Если в нашем войске, выражающем такой же народный характер, унтер-офицеров выдвигает не мнение части, т. е. если официальную власть передают не этим влиятельным людям, выносимым вперед общественным понятием о них, а другим, отличаемым по какой-нибудь произвольной оценке, то нравственная связь между начальниками и солдатами отчасти разрывается, потому что исчезает посредствующее звено; остается только одна дисциплина. Кавказская армия всегда была сильна именно тем, что в ней отношения между людьми слагались естественно, без посторонней натяжки. При значительном влиянии общественного мнения на всякой ступени каждый брал по большей части то, что ему принадлежало, и потому старших слушались без принуждения, как признанных руководителей. Оттого войско было проникнуто серьезною дисциплиной, тою основною дисциплиной, которая состоит в сознательном и совестливом исполнении существенных обязанностей военного звания. От служащих требовали только необходимого, зато это необходимое исполнялось неукоснительно, как в глазах, так и за глазами.

Я вовсе не думаю, чтобы кавказская армия была совершенством. Она может сделаться еще несравненно лучше, чем есть: даже очень многое остается ей дополнить в себе. Находясь в постоянных походах, кавказские полки не занимались многими, довольно важными сторонами военного образования – систематическою цельною стрельбой, маневрированием сомкнутыми массами и проч. Для того чтобы вести их европейскую войну, их надобно подготовить 3-мя, 4-мя месяцами лагерных упражнений, как сделали французы со своими алжирскими войсками перед восточною войной. Кавказский солдат, как человек рассуждающий, выучивается всему чрезвычайно скоро, вчетверо скорее другого солдата; это мы достаточно видели на опыте. Все это, однако же, наружная сторона, имеющая свою долю значения в военном деле, но только долю. Существенная, незаменимая вещь на войне та, чтобы войско было не собранием людей в мундирах, даже людей, отлично обученных, но чтоб оно было войском органическим, целым, насквозь проникнутым военным духом, – таким целым, в котором все привычки и понятия людей, все их взаимные отношения были бы естественным плодом военной жизни и практики.

И другая вещь еще, чтобы вся военная система, сверху донизу, была основана на верном понимании народного духа, чтоб она была выражением национального, а не какого-либо заимствованного, искусственного характера. Каждый человек вернее представляет себя, чем другого.

В этом существенном основании старые кавказские полки не имеют себе равных; они войско чисто русское и военное в высшем и полном значении слова. Каждый уверен в себе как одиночный боец и каждый уверен в товарище; у всей части одна душа. Органическое развитие и боевые предания положены в здешних полках так крепко, что несколько лет мира не могут оказать влияния на их воинственность. Россия имеет в них отборную боевую силу и может смело на нее положиться, потому что эти люди никогда и никого не считают сильнее себя, пока оружие у них в руках. Мы имеем право сказать положительно, потому что это доказано постоянным опытом внешней и местной войны: батальон старых кавказских полков можно сломить превосходною силой, как все на свете, или остановить неодолимым физическим препятствием; но нет такого огня, которым бы можно было отбить его. Все русские солдаты бесстрашно идут на огонь. Но в атаке бывает минута, которую выдерживают только войска, совершенно уверенные в себе. Эта минута, если неприятель довольно стоек, чтобы не податься назад перед ринувшеюся на него силой, наступает, когда нападающий, обливаемый огнем, подойдет к вражескому фронту на расстояние, с которого темная масса неприятеля превращается для него в плоть и кровь, когда виден уже ряд мрачных лиц, склоненных над стволами. В эту минуту остается пробежать самый убийственный огонь в упор, для того чтобы потом наткнуться на штыки. Если нападающий, всегда расстроенный в подобный миг, не уверен заранее, что он сломит неприятеля рукопашным боем, он не пойдет дальше и после минутной остановки шарахнется назад. Если обороняющийся не поддается, то из десяти атак девять кончаются на таком расстоянии, бесплодно и с огромною потерей. Вот этой самой критической минуты не существует для старых кавказских полков; они так уверены в себе, что считают боем только время, которое им нужно, чтобы добежать до неприятельского фронта. Не один личный опыт отдельных людей, но боевой опыт полка, которым все настроены, дает ему эту уверенность; каждый солдат-дядька учит рекрута, что чем дольше мешкать под огнем, тем хуже, надо его скорей пробежать. Кроме решительности удара, кавказские войска имеют на своей стороне то несравненное преимущество, что в главную минуту боя, когда управление становится невозможным и все разом бывает поставлено на карту, каждая рота сделает посильное дело и не упустит никакой случайности, которою можно воспользоваться. Приказаний она не будет спрашивать. Не командир, так младший офицер, фельдфебель, старый солдат, надоумят ее. В такую минуту одна нравственная сила личности берет верх; а в кавказских войсках личность не заглушена, и опытных людей много. Наконец, можно сказать с уверенностью, что в одинаковых обстоятельствах кавказский полк понесет половиной меньше потери против другого, потому что сумеет лучше подступить к неприятелю. Иностранные офицеры, бывавшие в кавказских экспедициях, откровенно сознавались в этом преимуществе. В сражении под Кюрук-Дара, где семь кавказских батальонов сломили неприятельский центр, состоявший из 22 батальонов при сильной артиллерии, наши колонны без приказания размыкались при наступлении и шли широко, чем значительно уменьшили свою потерю; а перед ударом сами собой тесно смыкались. С войсками, движущимися по команде, нельзя сделать ни того, ни другого; под батальонным огнем нет больше приказаний и даже главнокомандующий лично не соберет рассыпанной роты, если она сама не знает, что делать, и люди не настроены все на один лад.

Все роды оружия старых кавказских войск стоят друг друга. Из кавказских драгунских полков есть два, нижегородский и северский, родные братья, равные по достоинству, сформированные из того же нижегородского полка, который в продолжение последней войны ни разу не был отбит огнем пехоты и ни разу не атаковал каре, с которым бы он не покончил начисто хоть в несколько приемов. Вновь сформированные драгунские полки находятся в слишком хорошей школе и не могут не развиться по тому же образцу. Кто в России не знает линейских казаков? Кавказская артиллерия, хоть до сих пор ездит на деревянных осях, но зато ходит там, где не пройдет иная конница; а в деле надобно ее видеть, чтоб оценить ее солидность, неторопливую быстроту и невозмутимую отважность. Кавказские саперы знают свое дело так же практически, столько же раз покрылись славой, как и товарищи их других оружий.

В пределах Азии кавказская армия одна изо всех русских и почти изо всех регулярных войск мира может нести войну без остановок и расстройства. При европейской войне кавказские войска внесут в нынешнюю великолепную русскую армию элемент боевой опытности, органической военной развитости, незаменимые никаким мужеством и никаким превосходством тактического обучения; особенно в случаях, когда великое по своей важности дело должно быть вверено небольшому числу войск, или в минуты, когда участь большого сражения колеблется, как на острие ножа. В кавказских войсках сказалась вся разумная мощь русской природы. При своей многосторонней опытности они принадлежат к тем редким боевым войскам, воспитываемым лишь периодами долгих войн, которые не клянутся победить или умереть, но дают слово победить и сдерживают его.