– Скажет, что ты подходишь на роль, когда злишься. Ты готов?
– Как же я могу отказаться, если ты так это предлагаешь?
– Рад, что ты все понимаешь. У тебя еще остались какие-то вопросы, прежде чем мы закончим разговор и отправим запись ревизорам?
– Кхм, да. Один. Почему я?
– Почему?.. М-да. Гм-м. Я подозреваю, потому что ты уже внутри, Боб. И обладаешь довольно уникальным набором навыков. Ты, наверное, не заметил, но у нас не так много квалифицированных полевых агентов, и большинство из них – полевые некроманты старой школы имени «пали от бедра, руной погибели, с двух рук». Они не понимают, как устроены эти бэббиджевы машинки в интернете, – в отличие от тебя. К тому же ты уже работал с глазом василиска – ты же не думаешь, что мы такое оружие всем выдаем, как зубную пасту? Зачем искать кого-то, кто знает меньше, если ты уже есть под рукой, знаешь достаточно и в целом… подходишь.
– Вот спасибо. Буду спать спокойней, зная, что вы никого лучше не нашли. По сусекам скребли, поди?
– Если б ты только знал… если б знал.
На следующее утро меня сажают на поезд, который идет в Челтнем (вторым классом, чтоб вы не сомневались), чтобы я посетил там большой офисный центр, который на всех картах выглядит пустым местом – на случай, если русские почему-то не заметили, что у фермы на спине повырастали спутниковые тарелки. Я вынужден пережить очень неприятные полчаса, пока меня проверяют на входе двое ротвейлеров в синей форме, которые в своей работе исходят из постулата о том, что любой человек, у которого нет удостоверения северокорейского шпиона, является неизвестным и опасным подозреваемым. Они меня обыскивают и заставляют пописать в баночку и оставить КПК на проходной, но почему-то теряют интерес к маленькой кожаной ладанке с засушенной голубиной лапкой, которую я ношу на шее на серебряной цепочке, как только я им объясняю, что это символ моей религии. Идиоты.
Снаружи ветрено и идет дождь, так что у меня нет возражений против того, чтобы оказаться в просторной переговорной на третьем этаже внешнего корпуса, получить стаканчик бежевого казенного кофе (того же цвета, что и ковер на полу) и потратить следующие четыре часа на встречу с Кевином, Робином, Джейн и Филом, которые по очереди объясняют мне, что должен делать старший офицер ЦПС в полевых условиях, как не нарушать правила ТБ, как запрашивать подкрепление, докладывать о проблемах и заполнять двести семнадцать разных бланков, в заполнении которых, похоже, и заключается главная служебная обязанность старшего офицера. Может, в Прачечной и есть некоторый излишек бюрократии и маниакальная привязанность к стандартам ISO-9000, но в ЦПС все гораздо хуже: у них в ходу какая-то дикая, исправленная и дополненная версия стандарта качества BS5720, введенная, видимо, для того, чтобы министр внутренних дел всегда смог отчитаться практически в режиме реального времени за каждую и любую скрепку в своем министерстве, если вдруг его примется допрашивать об этом в Парламенте верная оппозиция Ее Величества. С другой стороны, финансирование у них побольше нашего, а работы – всего-то почитать чужие электронные письма, вместо того чтобы выцарапывать свою душу из щупалец какого-нибудь прожорливого монстра из иной вселенной.
– Ах да. И вам совершенно необходимо повязывать галстук, когда вы представляете нас публично, – чуть сконфужено добавляет Фил в конце своего выступления.
– И подстричься, – улыбается Джейн.
Вот уроды.
Черти из отдела кадров поселили меня в домашний отель, принадлежащий паре пожилых социопатов-консерваторов, мистеру и миссис Макбрайд. Он лысый, ходит по дому в тапочках, читает «Телеграф» и мрачно вещает, что от лживых иммигрантов, которые якобы просят тут убежища, спасет только высшая мера; она красуется в тяжелых очках в роговой оправе и укладывает волосы так, как лет триста уже никто не делает. Стены коридоров покрыты обоями с изысканно-отвратительным растительным узором, весь дом пропах нафталином, и единственный признак XXI века – дешевая вебкамера на лестничной клетке. Я стараюсь не дрожать, поднимаясь в свой номер, и накрепко запираю дверь, прежде чем сесть и позвонить Мо, а потом поиграть в «Цивилизацию» на КПК (его я сумел с боем вырвать у ротвейлеров на обратном пути).
– Ну, могло быть и хуже, – утешает меня Мо, – у
На следующее утро я проталкиваюсь на перрон, чтобы сесть на самый ранний поезд до Лондона, продираюсь через толпу в час пик, а потом каким-то чудом умудряюсь пересесть на поезд в Милтон-Кинс; в вагоне полно ярко одетых немцев с рюкзаками и раздраженных бизнесменов, которым нужно попасть в аэропорт Лутон, но я выхожу раньше и вызываю такси до полицейского участка.
– There is nothing better in life than drawing on the sole of your slipper with a biro instead of going to the pub on a Saturday night,[5] – поет солист «Half Man Half Biscuit» в моем айподе, и я даже, наверное, согласен, если приравнять субботний вечер в пабе к утру четверга в полицейском участке.
– Инспектор Салливан на работе? – спрашиваю я у дежурного.
– Минуту.
Усатый констебль пристально рассматривает мое удостоверение, потом буравит меня стеклянными глазами, будто ожидает, что вот тут-то я и сломаюсь и сам покаюсь в длинной череде нераскрытых квартирных краж, а потом поворачивается и уходит в шумный общий зал за углом. Времени мне хватает ровно на то, чтобы дважды прочесть самые отбитые плакаты по предотвращению преступлений («Твои соседи – рептилоиды с планеты зеленых сапог? Сообщи о них здесь! Бесплатно!»), прежде чем дверь распахивается и в вестибюль решительно врывается женщина в сером костюме. Так бы выглядела Энни Леннокс, если бы пошла работать в полицию, несколько раз получила по лицу «розочкой» из разбитой бутылки, а еще переела вчера карри.
– Ладно, кто тут шутки шутит? Ты? – Она указывает на меня пальцем. – И ты из… – Тут она замечает мое удостоверение. – Вот дерьмо. – А потом бросает через плечо: – Джеффрис,