— Просто… — язык заплетался, хлопковое платье облепило второй кожей тело, — Оставь меня одну на пару минут, ладно?

— Нет, — эхом произнес он мгновенно.

— Сейчас придет врач, — умоляла я его, — с тобой я не могу расслабиться… Мне очень плохо, Владимир!

— Слушай меня внимательно, — чеканя каждое слово, он буквально плевал ими мне в лицо, — ты моя женщина. Моя, поняла меня? И я буду рядом на родах. Держать тебя за руку и смотреть, как рождается наша дочь. А еще перережу пуповину и первый возьму ребенка на руки.

«Он может не вернуть его тебе никогда!» — вопил внутренний голос, тело вдруг сжалось от новой порции «удовольствия» естественных родов.

— Забыла, — мои пальцы были сдавлены до судороги, — кто оплачивает счета твоих сестричек? О, поверь, детка, они живут на широкую ногу и ни в чем себе не отказывают! А родители? О них ты подумала? — выждав паузу, уничтожая меня взглядом, он резюмировал. — Если да, то можешь уходить прямо после родов. Только одна. Без Антона и дочки. Я назову ее Софией, в честь мамы.

— А меня, — ком встал в горле, дышать стало еще тяжелее, — спросить не хочешь?

— Уже нет, — слово громом среди ясного неба разразились его слова. — Уже нет… Ты спрашивала меня, хочу ли я, чтобы ты стала такой же амёбной, какой притворялась Валентина все эти годы? Никакая, пустая, тень мужа, во всем с ним соглашающаяся… До этого момента не хотел, дорогая. А сейчас… — сглотнув слюну, он показался мне еще чудовищнее в тот момент, чем когда бы то ни было прежде. — Ты либо сразу после родов подписываешь брачный контракт и живешь шикарной жизнью той самой верной и во всем податливой жены, либо уходишь одна. Ни с чем. Без моего ребенка.

— Ты… — зажмурившись, я попыталась выдохнуть. На лестнице слышались шаги, спешил доктор. — Ты не сможешь держать меня так вечно. Рано или поздно одно из звеньев цепи моего поводка порвется и…

— Этого никогда не произойдет, любимая, — тяжелая ледяная ладонь стерла пот со лба, погладила по голове. — Ты всегда будешь со мной.

Тем же днем в полночь, после десяти часов непрерывных и тяжелых схваток родился на удивление здоровый трёхкилограммовый мальчик… Сын Владимира Орлова — Александр. А я подписала контракт кровью, продала душу дьяволу.

«Где мой ребенок?!» — страшная мысль сводила с ума, кидала из стороны в сторону. Я металась по мокрой подушке в агонии, пальцами разрывая хлипкую ткань до противного ужасного скрипа и пронизывающего скрежета. Плач был где-то рядом, но Сашу подержать на руках никто не дал, а затем я отключилась.

«Где он?!» — кричала про себя, захлебываясь слезами. «Отдайте мне ребенка!»

Легкие сдавило, словно на груди лежал огромный неподъёмный камень. Постельное запросто выжималось руками, тошнота подкрадывалась к горлу, чресла ныли, отдавая в низ живота спазмами.

В ужасе подорвавшись на постели, я села, не в силах отдышаться. Только спустя секунды меня скрутило от жжения в животе, лицо скривилось от боли. Ладонь упала на почти что плоский живот, где еще вчера была частичка меня. Неотъемлемая и важная. Кто-то словно оторвал ногу или руку, оставляя меня пустой, одной в огромной комнате.

— Саша… — всхлипнула я, закрывая глаза и представляя ребенка из сна, тут же сознание озарили кадры похищения малыша: — Антон…

Луч света проник в комнату, дверь открылась совершенно беззвучно. Запах Владимира я могла узнать теперь издалека, а еще тяжелую походку, нагнетающую и без того устрашающую атмосферу.

— Проснулась, — резюмировал он кратко. — Наконец-то.

В ужасе я рассматривала лицо Орлова, слабый свет уличного фонаря превращал мужчину в самого настоящего зверя. Голодного, способного съесть близкого ради собственного блага!

— Ты отобрал у меня все, Владимир, — зажав губы ладонями, я с презрением к себе покачала головой. Когда-то давно я любила это человека. Один лишь его взмах ресниц заставлял бабочки в животе порхать… Любила и боялась, пока внутренний голос вопил: «Беги!» Теперь детские наивные чувства оказались забыты, оставляя после себя привкус горечи и досаду. — Что следующее? Убьешь меня?