– Ей сейчас плохо, – серьезно сказал Ленчик. – Ты же знаешь, она в этой твари души не чаяла. У нее сейчас родное существо погибло. Лютой смертью, между прочим. Сходи, будь человеком.

– Ладно, – вздохнула Наталья, – только если она меня там удавит или чем-нибудь тяжелым по голове стукнет, имей в виду, это ты меня послал на верную смерть…

Заглянув в комнату сына и убедившись, что он мирно спит, Наталья натянула спортивный костюм, зачесала волосы в хвост, выдала Ленчику старую тряпку, ведро и резиновые перчатки, после чего, скрестив пальцы на правой руке, спустилась на один лестничный пролет и постучала к соседке.

Бабка открыла сразу, как будто стояла под дверью. Не оглядываясь на вошедшую гостью, она молча побрела по коридору в сторону кухни. Наталье стало жутковато.

– Мария Ивановна, – позвала она, но старуха не ответила. Немного потоптавшись не коврике в прихожей, Наталья нерешительно двинулась ей вслед.

Соседка сидела на табуретке и укачивала мертвую кошку.

– Что, жалеть пришла? – спросила она. – А я, может, не люблю, когда меня жалеют.

– Вас сейчас нельзя одну оставлять, – ответила Наталья, – не по-соседски это, не по-человечески.

– А ты, оказывается, добрая, – старуха с изумлением посмотрела ей прямо в лицо. – Не ожидала. Не по-человечески, говоришь? А как с Матрешечкой моей поступили – это по-человечески? – в глазах старухи снова заблестели слезы.

– Нет, – честно ответила Наталья. – Я вашу кошку терпеть не могла, но так жестоко поступать было нельзя. Ни с ней, ни с вами.

– Узнаю, кто, изведу! – голос старухи набрал силу, но она тут же снова сникла, раздавленная свалившимся на нее горем. – Думаешь, я сумасшедшая, что так по кошке убиваюсь? Да у меня, может, кроме нее, никого близкого не осталось…

«Странно, – подумала Наталья, – наш дом не из дешевых, да и построен совсем недавно. Одинокой бабке было бы не под силу купить здесь квартиру. Почему же я раньше никогда об этом не думала?»

– Думаешь, кто мне такие хоромы купил? – раздался голос старухи, и Наталья вздрогнула от того, что та прочла ее мысли. – У меня сын есть. Хороший сын, любящий. Он три года назад вместе с женой и дочкой в Германию уехал. Насовсем. Невестка у меня немка. Вот они и решили, что на исторической родине слаще будет, чем здесь.

Они там хорошо устроились. Оба работают. Сын инженер, между прочим. Он у меня, ох, башковитый, Павлик мой. Жена у него медсестра. Внучка в школу ходит. А еще они ее в спортивную гимнастику отдали, так она все по чемпионатам ездит. Недавно второе место по Германии заняла. Талантливая девка. Дашуткой зовут. Да ты садись, чего стоишь? В ногах правды нет.

Наталья села на мягкий пуфик, стоящий в дверях кухни, и осторожно огляделась по сторонам. В квартире был сделан добротный ремонт. Кухонная мебель была новой, сделанной под заказ. Блестящие кастрюли и новенький электрический чайник никак не вязались с одиноким пенсионерским бытом.

– Так я ж говорю, помогает мне сын, – сказала старуха, и Наталья снова вздрогнула. – Квартиру они мне эту купили, старая уж совсем плохая была. Ремонт сделали, мебель заказали. Посылки присылают, переводы денежные. Я ни в чем не нуждаюсь, уж ты мне поверь. Вот только одной совсем плохо.

Они ко мне приехать не могут. Все работают. А как отпуск, так на море хочется. В Париж. В Канаду. Они молодые, надо мир посмотреть. Чего рядом со старой бабкой сидеть? Так что три года я их не видела. Дашутке уж двенадцать исполнилось. А она, когда уезжала, такая же была, как твой пацанчик. Я на него смотрю, а ее вижу. Кровиночку мою.

И Матрену мне, кстати, тоже сын подарил. За два дня до отъезда пришел и говорит: «Вот тебе, мама, котенок. Все не так одиноко вечерами будет». Я сначала брать не хотела, а она своими глазищами на меня как посмотрела… У нее ведь глаза были голубые, представляешь? Так у меня сердце и растаяло. Я ее Муркой хотела назвать, а Даша говорит: «Пусть, бабушка, Матрена будет. Такого имени ни у одной кошки больше нет».

Так и осталась мне память. И о сыне, и о внучке. Кошка Матрена. Мы с ней три года душа в душу прожили. А теперь ее больше нет. А мне-то как жить дальше?

И Мария Ивановна снова горько расплакалась.