Могла и сама сказать, но надо же показать окружающим, что у магистра оффици под шлемом не только кость и… татлум.
— При оценке потерь следует исходить из ценности лошади колесничных статей, но всего лишь наскоро обученной ходить в упряжке, — он чуть приподнял уголки губ, — и из военной целесообразности.
Он вздохнул.
— Все забываю, что здесь — не Африка. Кожи стоят столько же, а ткани куда дешевле… Значит, промежуточный вариант? И только через два года — совершенный?
Немайн кивнула.
— Тогда как назовем? Прошлая была «пантера», для этой нужен не менее мифический зверь. Дракона лучше отложить для машины окончательной…
Да, для местных жителей пантера — всего лишь заморское чудовище, химера с четырьмя рогами, коровьими ушами и длинным красным языком в виде пламени. Только сама Немайн и знает, что ни персонаж книжного бестиария, ни настоящая азиатская кошка здесь ни при чем. Первая колесница получила прозвище в честь немецкого танка — настолько же ходкого, настолько и ненадежного.
Эта машина сырая, но с отличной перспективой, и куда более надежная. Зато уязвимая — по сравнению с собой же будущей. Какое название выбрать — такое, чтобы не было слишком уж загадочным? Жаль, советские танки не обросли именами, а до номеров нынешняя цивилизация пока не доросла. Ну вот хороший вариант: американская самоходная артустановка с вращающейся башней — времен второй мировой войны. В американской армии она не удостоилась отдельного названия, так и воевала под прозвищем TD — от tank destroyer, истребитель танков.
Англичанам самоходка понравилась больше. По крайней мере, имя неплохо вооруженной, но слабо бронированной машине дали громкое.
— Пусть будет «Росомаха», — предложила Немайн, — в Британии этот зверь такой же миф, как и пантера…
Старые колесницы сохранятся, их уже строят — и не только в Камбрии. И все–таки главные мысли теперь о флоте — и о том устройстве, что уже собрано и смазано, но руки никак не доходят проверить в деле. Колесницы для морского боя не нужны. Зато новинка лучше всего покажет себя именно на море… Луки не терпят сырость, зато на корабле много места, яхта — не колесница, в нее войдет многое. И это очень хорошо!
Зато дома плохо.
Так написано в записке, с которой прибежал один из младших приятелей Тристана. Круглый детский почерк — писала Сиан.
«Приходи скорей, пока есть куда!»
— Как там? — спросила Немайн.
— Тихо, — ответил мальчишка, — слишком тихо. Друг с другом не говорят.
Значит, снова надо бежать. Со всех усталых ног! Хотя бы потому, что там маленький! Вокруг него не должно быть нехорошо!
Гвен и Тулла — что два дракона, красный и белый. Ходят друг вокруг друга кругами. Примериваются — как уязвить одной другую. Пока — словом, но кто знает, до чего дойдет? Шипят, точно змеи… А вдруг в волосы вцепятся? А у обеих на поясе оружие. У Туллы — красивый кинжал, у Гвен — сподручный на кухне топорик. Кость перерубить или капустный кочан располовинить.
— Ты желала унизить Сенат? — говорит Тулла. — Получила свое: Немайн поставила народное собрание и заезжий дом выше. Рада?
— Ты просила Немайн стать римлянкой! — откликается Гвен, — Вот тебе целая императрица. Не чья–нибудь — наша, раз Сенат признал! Довольна?