Касание. Широкая мужская ладонь исчезла с плеча сразу, как только Немайн открыла глаза.

— Что…

Спокойный взгляд Эмилия.

— Что и должно быть, святая и вечная. Сенат решил… Сенат доверяет ведение войны в руки императрицы, как первой гражданки Рима. Ведь Камбрия — тоже Рим, только другой.

Веселая Луковка прибавляет:

— Сенат напоминает, что в случае, если императрица сунет хоть палец в вопросы пошлин, помимо городских в Кер–Сиди, в проблемы гильдейского устройства, а также внутренних дел кланов и самого Сената — по рукам получит до синяков! Эх, лучше бы ты по–настоящему показалась! Богиней…

— Мне еще и в эти дела лезть? Не хочу. Я ленивая! Мне и на войну неохота, да куда денешься…

Уши свесила, посмотрела снизу вверх жалобно. Зал взорвался хохотом. Среди общего веселья из кресла поднялся ирландец — место гленских десси, лицо знакомо. Седьмая вода на киселе нынешней главе клана. Пригладил тонкий темный ус, сверкнул синим взглядом.

— Сиятельные мужи, война — в надежных руках. Теперь я предлагаю решить несколько внутренних вопросов, связанных с тем, чтобы более не допускать ошибок вроде той, которую предотвратила святая и вечная. А еще я предлагаю официально, именем сената, попросить императрицу удалиться.

Помолчал. Прибавил:

— Но, конечно, не требовать. Если она желает унижения власти народа — пусть смотрит.

Немайн встала.

— Я, — сказала, — первая гражданка. Тоже народ! Могла бы и остаться. Но… ругайтесь, мальчики. Хорошая девочка нехорошие слова подслушивать не будет! Если понадоблюсь — я на ипподроме.

Вышла. Сразу за дверями ноги ослабли. Пришлось прислониться к стене. Не стесняясь часовых, вытерла лицо — стянутой со лба диадемой. Знак власти превратился в грубый платок, едва не обдирающий кожу вместе с холодным потом.

— До ипподрома не дойду, — сказала, — посижу немного в приемном зале…

Но пришлось сделать еще несколько шагов и сказать еще несколько слов. Возник начальник караула.

— Святая и вечная, — сказал, — в портике накопились твои люди. Беспокоятся, Цезаря поминают, Брута. Скажи им, что эти бруты не те, хотя, по правде, временами те еще скоты. Грубые ребята…

Брут и значит — «скотина».

— Ничего не грубые, — сказала Немайн, — хотя… я во время прений уши зажала и глаза закрыла. А что, все так плохо?

Словно ответ, из–за дверей донеслось: