— Да, ибо такое имя дали своему созданию его первоначальные творцы — те Великие Древние, еще до того, как Земля полностью сформировалась, сотни миллионов эпох назад. Они назвали свое протоплазменное создание «Шоггот-тканью» и из нее слепили себе вьючных животных, чтобы строить города и выполнять более тяжелые работы — животных, которые, в конце концов, развили способности, сделавшие их исключительно опасными для Древних. Шогготы становились все более и более разумными, более способными к подражанию, более честолюбивыми и более грозными, пока примерно сто пятьдесят миллионов лет назад не подняли великое восстание против своих хозяев. Большое благо, что Древние сумели подавить его... Когда мы и Тхуун"а поселились в этих пещерах, мы обнаружили... скажем так, запас примитивной Шоггот-ткани, все еще живой, но существовавшей в форме скопления безвредных низших амеб. Из этого источника мы создали множество видов простейших. Светящиеся облака — лишь один из них. Но с нами произошло то же, что и с Древними. Наши рабские культуры быстро развивали собственные способности, пока мы не были вынуждены уничтожить их. Теперь во всем Лх-йибе и его окрестностях, не считая этой «осветительной системы», как ты ее называешь, да еще одной формы, нет никаких Шогготов.

— Еще одной формы? — повторил я его слова, переспрашивая.

— Да, если быть более точным, одного Шоггота, который снится в мучительных ночных кошмарах некоторым особенно чувствительным людям в верхнем мире. Здесь он выполняет определенное назначение, необходимую функцию — и не в состоянии угрожать нашему существованию. В пустоте, где мы содержим его, нет возможности для... обучения! Он уже достиг пика своего развития.

— Где же находится это существо? — спросил я. — Не разрешат ли мне... увидеть его?

Человекоящер серьезно посмотрел на меня, прежде чем ответить:

— Если ты будешь выполнять мои распоряжения, у тебя никогда не будет причин видеть его, это я тебе обещаю. Я молюсь, чтобы ты никогда его не увидел, ибо это будет последнее, что ты увидишь в твоей жизни...

После этого разговора пять ночей, как я буду называть мои периоды сна во сне, меня мучили повторяющиеся кошмары, в которых непременно фигурировали Шогготы. Переливающаяся чернота, ожившие эксперименты чуждых безымянных сверх-существ, вязкая липкая масса бурлящих клеток, с бульканьем растекающаяся по подземным туннелям, точно мыслящая слизь по гигантским носовым пазухам земли.

В самых худших из этих кошмаров я видел себя в огромной яме с двадцатифутовой статуей водяной ящерицы-бога. Дно ямы было усеяно костями, многие из которых покрывала зловонная черная слизь. Я откуда-то знал, что эта слизь — след Шоггота. Даже когда я с воплями отчаянно пытался выбраться из этой омерзительной ямы, до меня доносился рокот, предвещавший появление чего-то. Это что-то распространяло столь чудовищный и зловещий запах, что меня начинало выворачивать наизнанку. В яму откуда-то сверху вело зазубренное отверстие, и именно из него исходил смрад, становясь все сильнее. Я знал, что именно из этого отверстия ко мне должен ворваться ужас во всей своей чудовищной нереальности...

Как же хорошо было после таких сновидений «проснуться» и обнаружить, что я все еще нахожусь в надежной и уютной пещере. Но вскоре эти ужасные кошмары прекратились, и в конце концов пришло время, когда, несмотря на все посещения Бокруга, на все мои размышления и «объяснения», мне смертельно надоела и сама пещера, и ее обстановка. Пещера стала моей тюрьмой, клеткой, созданной моим больным воображением! И все же, если я сам создал эти застенки, почему же тогда мне не удавалось с такой же легкостью их разрушить?

Именно так и начались мои блуждания в подземном мире, которые вскоре превратились в регулярные вылазки, так что через каждые три или четыре «ночи» меня начинало тянуть выбраться из пещеры и забраться еще немного дальше в неизвестные туннели.

Сначала я беспокоился о том, что может произойти, если мои приятели-светлячки когда-нибудь покинут меня, но через некоторое время, когда я увидел, как преданно светящееся облако держится вокруг моей головы, мои страхи рассеялись. Тогда мои прогулки стали более дальними, и я даже начал, несмотря на предостережение Бокруга, исследовать те галереи, в которые он велел мне никогда не заглядывать.

Позже я мог лишь решить, что «предостережение» Бокруга было моим подсознательным нежеланием позволять себе дальше углубляться в те закоулки моего рассудка, где аберрация особенно сильна. Разумеется, в этом мире моих видений имелись гораздо более пугающие места, чем моя сравнительно уютная пещерка. А вот насколько пугающи они, мне еще только предстояло узнать...