В тот же миг над лужей образовалось облако зловонного дыма, укутавшего все темной пеленой, а я, зажав одной рукой нос и рот, другой орудовал огненным мечом. Внезапно я почувствовал дикую боль в ноге, как будто на нее плеснули кислотой, и через просвет в вонючем дыму я увидел извивающиеся ложноножки неистово мечущейся слизи. Затем, сопровождаемый совершенно нечеловеческим воплем агонии из-за двери — звуком, который не под силу было бы воспроизвести ни человеческому горлу, ни горлу животного, ни какому-либо механизму, известному людям, — последний клок шоггот-ткани исчез в замочной скважине. Я с паяльной лампой в руках остался стоять посреди пятна черного, выжженного цемента.

Я снова победил, получив время, необходимое для завершения рукописи. Я поднялся наверх и с головы до ног обрызгался животворной водой; затем, как только мои нервы достаточно успокоились, вернулся за стол и продолжил работу, которая была завершена уже больше чем на три четверти...

Это произошло прошлой ночью, почти двадцать четыре часа назад, и это была последняя попытка глубоководных выкурить меня из дома. Вероятно, они знали, что я уже недолго смогу выдержать осаду. Полагаю, что они просто пытались «спасти меня от себя самого», от самоубийства. Я никогда не собирался убивать себя, но они об этом не знали...

Утром, когда встало солнце, я попытался немного подремать, но обнаружил, что мои кошмары стали совсем чудовищными. О сне больше не могло быть и речи. А потом мне позвонила Сара, сказав, что придет в полдень.

Она пришла, принеся с собой раковину, с которой начался для меня весь этот кошмар. Она принесла и раковину и, наконец-то, ответы на те несколько последних вопросов, которые до сих пор вызывали у меня недоумение; ответы, которые позволили кусочкам головоломки сложиться в единую четкую картину.

Я не убил Сару, как грозился, а спрятал свою рукопись, снял доски, преграждавшие вход, и встретил ее со всей приветливостью, на которую был способен. Безумие покинуло меня, оставив после себя лишь огромную усталость — усталость поражения, горькое знание, что не могу выиграть битву.

Да, она принесла мне мою раковину, похожую на те, которые адаро с Соломоновых островов используют, чтобы созывать своих рожденных на земле собратьев и заманивать их в море. Действительно, именно эта раковина впервые позвала меня. Именно ее очертания и цвета затронули какие-то потайные струны в памяти предков, которая дремлет в крови и скрывается в мозгу всех глубоководных. Эта раковина, вместе со снами из Р"льеха, послужила толчком, запустившим рост семян, таившихся внутри меня. Все остальное стало лишь медленным, но верным процессом внушения и подготовки.

Сара должна была стать наживкой, которую они насадили на свой крючок, и, разумеется, я попался на приманку. Когда все пошло в точности так, как они и планировали, я испортил им весь план, вернувшись в лодочный клуб в тот момент, когда они совершенно меня не ждали. Единственным оставшимся для них выходом было захватить меня силой и провести метаморфозу как можно быстрее.

Все это я уже знал, но были и другие вещи, которых я до сих пор не мог понять. Сара рассказала мне о них. Например, о ее «отце». Он был ей вовсе не отцом, а пра-пра-пра-пра-прадедом! Одним из преимуществ существования в шкуре глубоководного является неимоверное долголетие. Я и сам мог бы «гордиться» своей генеалогией. Моим неизвестным дедом был иннсмутский Марш из первородной линии Маршей, что стало одной из двух причин, по которой меня выследили и отобрали для... изменения.

Что же касается второй причины: Белтон оказался прав. Будучи морским биологом, я мог многому научить глубоководных — и многому научиться у них, живя в невообразимых глубинах. Глубоководным предстояло преодолеть еще множество проблем, ибо наука в подводной среде — дело непростое.

Сара рассказала мне все об этом и о многом другом, но когда я почувствовал возвращение безумия, я заставил ее уйти. Потом я снова заколотил дверь и принял душ, чтобы облегчить как физическую, так и душевную боль. Что же снова разожгло во мне огонь ярости — неистовое кипение крови и отвратительные желания, вызванные им?.. Думаю, это было лицо Сары, уже не совсем человеческое, и все же ни в коем случае не отвратительное, каким, как я думал, оно должно мне показаться. Пучеглазое и толстогубое, оно стало для меня отражением моего собственного лица, которое больше не раздражало меня, а казалось почти... естественным? И действительно, именно этот парадокс раздул во мне искру гнева... но ненадолго.

После того, как я заставил ее уйти, большую часть времени я провел за столом, приводя в порядок эту рукопись, пока, наконец, не счел ее завершенной.

Приближается полночь, и на серебристые пески легли странные тени. Некоторые из них кажутся мне чудовищными. Скоро придет назначенный час, когда я поклялся сказать глубоководным свое окончательное слово... Я присоединюсь к ним!

Разве что...

Кем бы ни были вы, читающие эти строки, будьте уверены в одном: даже несмотря на то, что я присоединяюсь к ним, я ненавижу и презираю их! Но мне дорога жизнь — пусть даже и жизнь изменившегося. Нераскрытые тайны океанов ждут меня...

И все же я обещаю вам, что отомщу за себя! Клянусь в этом!

Кто бы вы ни были, когда бы вы ни обнаружили эту рукопись, запертую в металлическом ящике, не мешкайте, сделайте так, чтобы она немедленно попала на глаза представителям властей! От этого зависит существование всего вашего мира!

А если кто-то усомнится в моих словах, пусть он заглянет в морские глубины, пусть пройдется по берегам этого мира и прислушается к песням моря. Если глубоководным и суждено когда-нибудь быть уничтоженными и исчезнуть, то вы, а не я, должны стать причиной этого уничтожения. Я не могу помочь вам, ибо не могу больше помочь даже себе самому. Хотя я и поклялся отомстить, мщение может теперь исходить только от вас.

Безумие тлеет во мне, а голос штормов зовет меня к себе. Я слышу их неистовство сквозь устье моей раковины, вижу пенистые гребни волн, вызванные в моем воображении контурами ее завитков! Я должен идти туда, где кошачьими глазами вглядывается в темные глубины осьминог; где кальмар безмолвно выпускает в ледяные воды струи чернил; где вечные волны ведут рассказ о древнем океане, а коралловые лабиринты дрожат в такт песням сирен, раздающимся из глубоководных пещер.

Йа-Р"льех!