— Я не совсем понимаю вас, мистер Хаггопиан. Вы хотите сказать, что будете жить здесь в уединении? То, что вы сказали, звучит несколько... зловеще.
— Уединение? Здесь? Нет, мистер Белтон... Но конец, да! Я узнал о море все, что мог, мое обучение почти завершено.
Заметив мой озадаченный взгляд, он криво ухмыльнулся:
— Вы пытаетесь понять, что неудивительно. Очень немногие люди, если таковые вообще есть, знали, как я живу. Вот почему сейчас я решил нарушить свое молчание. Вы застигли меня в нужное время. Я ни за что не стал бы рассказывать мою историю, если бы меня не преследовали так настойчиво. Возможно, она послужит предостережением и даст мне передышку, а многочисленные последователи — ученые, преданные науке о море, которые будут стремиться превзойти мои работы и открытия, будут предупреждены, — он нахмурился, замолчав на минуту. — Завтра, когда остров опустеет, Костас вернется и освободит все живые экземпляры аквариумов. Даже самые большие рыбы вернутся в море. Тогда Хаггопиана будет действительно пуста.
— Но зачем? — спросил я. — Куда вы намереваетесь уехать? Этот остров, несомненно, ваша база, ваш дом и крепость. Именно здесь вы написали свои чудесные книги, и...
— Моя база и крепость, да, — резко, перебил он меня. — Этот остров был для меня и базой, и крепостью — но домом? Нет... Больше нет. Когда вы закончите интервью, я поднимусь на вершину скалы и еще раз взгляну на Клетнос. Потом я сяду на моего «Морского ежа» и поведу его, как уже давно решил, курсом на Касос-Стрейтс, пока не кончится топливо. Оттуда не может быть возврата. В Средиземном море есть неведомые места, где море глубокое и холодное, и где... — он замолчал и повернул ко мне свое блестящее лицо. — Но в таком случае моя история никогда не будет рассказана. Достаточно сказать, что это последнее путешествие «Морского ежа». Он опустится на дно, и я останусь на борту.
— Самоубийство? — ахнул я. — Вы собираетесь... утопиться?
Услышав мое предположение, он расхохотался — зашелся кашлем, скрежетавшим, как мел по доске.
— Утопиться? Так водная могила кажется вам столь омерзительной?
Он снова расхохотался.
Несколько секунд я в немом изумлении и тревоге смотрел на него, не зная, разговариваю ли я с нормальным человеком, или же...
Хаггопиан внимательно посмотрел на меня сквозь темные линзы своих очков, и взгляд этих невидимых глаз заставил меня медленно покачать головой, попятившись.
— Прошу прощения, мистер Хаггопиан, я просто... — все слова разом вылетели у меня из головы.
— Непростительно! — прохрипел он. — Мое поведение непростительно! Пойдемте, мистер Белтон. Возможно, там нам будет удобнее.
Он провел меня по коридору во внутренний дворик, обсаженный лимонными и гранатовыми деревьями. Там в тени стоял белый садовый столик с тростниковыми стульями. Хаггопиан резко хлопнул в ладоши, потом подвинул мне стул, а сам уселся напротив. Я снова отметил, что его движения казались странно неуклюжими.
На хлопок армянина отозвалась пожилая женщина, завернутая на индийский манер в шелковое сари, с прикрытой длинной шалью нижней половиной лица. Он бросил ей несколько гортанных слов на греческом. Она вышла, чтобы через несколько минут вернуться с подносом, двумя стаканами и английским пивом в запотевшей от холода бутылке.
Я увидел, что стакан Хаггопиана уже наполнен, но не смог узнать, что это был за напиток. Жидкость казалась зеленой, с густым осадком. Мы чокнулись, и он сделал большой глоток из своего стакана. Я последовал его примеру, потому что в горле у меня было сухо, как в пустыне; но, поставив стакан обратно на стол, я заметил, что Хаггопиан все еще пьет. Он проглотил всю мутную жидкость до капли, поставил стакан и снова призывно хлопнул в ладоши.
В этот момент я удивился, почему он так и не снял темные очки. Ведь мы же находились в тени. Но взгляд на лицо армянина напомнил мне, что, должно быть, у него какая-то аллергия. Я снова заметил тоненькие ручейки жидкости, бегущие по его щекам из-под загадочных линз. Молчание было нарушено, когда пожилая женщина вернулась со следующим стаканом питья для своего хозяина. Он сказал ей еще несколько слов перед тем, как она снова покинула нас.
— Она уедет с вами. Костас позаботится о ней.
— Я что, слишком на нее глазел? — спросил я виновато, внезапно ощутив странное чувство нереальности и разорванного времени. — Прошу прощения, — я не хотел быть невежливым.