Крюк — важное технологическое изобретение. Спросите любого рыбака. Орангутаны ловят рыбу лапами или простой заостренной палкой, но крюк для этого дела подходит гораздо лучше копья. Может быть, именно так впервые в эпоху палеозоя люди начали ловить рыбу, а не только ее подбирать. О богатой ранней культуре использования даров моря мы знаем благодаря находкам в южноафриканской пещере Бломбос, возраст которых составляет порядка 70 000 лет. Были найдены десятки толстостенных раковин морских моллюсков с аккуратно проделанными дырочками: возможно, они должны были стать бусинами в ожерелье, и, возможно, это самый ранний пример ювелирного искусства. Побережье изобилует съедобной жизнью, и люди тогда, безусловно, ели легко доступных морских животных — тех, которые не плавают, например малоподвижных моллюсков. Но охотникам доступна другая еда. Самые древние крючки обнаружены в Японии, на острове Окинава. Они были тщательно вырезаны из плоских оснований морских улиток трохусов примерно 23 000 лет назад. Из двух имеющихся у нас образцов один представляет собой почти идеально сохранившийся полумесяц с отшлифованным краем, который по-прежнему может резать плоть. Хотя это самые старые образцы и они, вероятно, отражают уже сформировавшуюся технологию, это очень важная находка, позволяющая проследить за нашим развитием: рыболовные крючки, среди прочего, демонстрируют успешную колонизацию человеком островов и развитие способности охотиться на просторах океана, а не только подбирать его дары.
Никто и не думал, что способность вырезать крючки из конических ракушек закодирована в ДНК. Это умение, которому учили и учились и которое передавалось нашими предками из поколения в поколение. Опять-таки, для изучения нашей эволюции необходимо учитывать культурную трансмиссию идей. Этот способ передачи идей не ограничивается только человеком (вспомним дельфинов с губками из Акульей бухты), а также не ограничивается и технологией.
Еще интереснее социально-когнитивное поведение воронов. По-видимому, вороны не только умеют распознавать лица людей, но и понимают, смотрит ли человек на них или в пространство. Вот простой эксперимент, проделанный в 2013 г. в Сиэтле: исследователь подходил к стае ворон, глядя или не глядя на них. Если птицы понимали, что на них смотрят, они гораздо быстрее разлетались в стороны, как понтёры из бандитского бара в субботу вечером. Возможно, это новая адаптация к жизни в больших городах, в непосредственной близости от людей, которые не всегда представляют опасность для птиц. Бегство — дело дорогое, оно требует времени и сил, которые лучше использовать на поиски корма. Голуби и другие птицы с менее развитыми когнитивными способностями, чем вороны, при приближении человека разлетаются в стороны, не пытаясь выяснить его намерения. А вот еще один странный эксперимент, который был проделан с воронами. При приближении к птицам исследователи надевали одну из двух масок. Люди в первой маске просто проходили мимо, а люди во второй бросались на птиц. Идея заключалась в том, чтобы птицы запомнили одного человека как источник угрозы, а другого — как безопасное существо. Через пять лет исследователи вернулись на то место, где все еще жили те же птицы, а также их молодое потомство. Реакция на людей в масках была той же самой. По-видимому, птицы запомнили угрозу и каким-то образом передали эту информацию молодым. Если эти результаты справедливы, нам еще предстоит понять, как передаются такие знания.
Несмотря на все эти данные, выражение «птичьи мозги» все еще считается оскорблением. Происхождение этого выражения неизвестно, но в США оно было в ходу уже в первой половине XX в., то есть до того, как мы начали интересоваться воронами. Возможно, оно связано с тем, что у птиц в буквальном смысле маленький мозг, или с тем, что птицы — непостоянные и нервные создания, а куры способны двигаться даже после обезглавливания. В любом случае это оскорбление уже не работает. Известно, что певчим птицам для исполнения сложных песенных партий или какаду и другим попугаям для забавного подражания требуется большое количество нейронов, что оставалось загадкой для ученых, учитывая небольшой объем мозга птиц. В 2016 г. в рамках эксперимента невиданного ранее масштаба было произведено препарирование мозга птиц 28 видов. Неврологическая основа когнитивной способности птиц оказалась на удивление очевидной: ученые обнаружили, что нейроны в мозге птиц очень плотно упакованы. Передние доли мозга воронов и попугаев имеют такое же отношение к размеру всего мозга, как у человекообразных обезьян, а плотность упаковки нейронов в них иногда выше, чем у приматов. Возможно, здесь кроется причина удивительных способностей этих разумных летающих динозавров. Что же касается уничижительного выражения «птичьи мозги», давайте вспомним ворона и его «Nevermore».
Теперь, когда мы знаем, что многие животные используют орудия, постановка вопроса меняется. Когда мы думаем о наших потрясающих способностях в сфере технологии, столь потрясающих, что они определили наше существование от расщепления камней до портативных компьютеров, нам следует меньше интересоваться самими орудиями и больше интересоваться тем, как мы приобретали свои навыки. Дельфины никогда не обретут ловких рук, и ворон не сможет постучать в мою дверь ничем более сложным, чем обтесанная палочка.
Возможно, нас от них отличает не умение использовать орудия, а умение передавать другим свои знания и способность мастерить орудия.
Пали ангелы в огне[17]
Существует одно особое орудие, или инструмент, о котором стоит поговорить отдельно, поскольку оно, парадоксальным образом, обладает разрушительной силой. Мир горел на протяжении миллиардов лет. Огонь — безжалостная сила природы, химическая реакция, разрушающая все вокруг — от химических связей в поддерживающих горение молекулах до живых существ, погибающих при температуре, которую клетки не могут выдержать. Жизненно важные биологические молекулы деформируются и распадаются на части, в клетках кипит вода. Огонь и жизнь несовместимы.
Однако огонь также часть окружающей нас среды и нашей экологии, и способность адаптироваться к нему, контролировать и использовать эту грозную силу определила нашу эволюцию. Мы живем на земной коре, покрывающей расплавленное ядро, извергавшее из своих недр серу и камни еще до того, как на планете зародилась жизнь. Вообще говоря, сейчас мы думаем, что лава, прорывавшаяся через морское дно четыре миллиарда лет назад, была не только инструментом, но и ключевым фактором в образовании каменистых яслей, в которых химия трансформировалась в биологию и дала начало жизни[18]. Мы не просто приняли огонь: жизнь родилась из огня и сформировалась под его влиянием.
Дарвин считал управление огнем «возможно, величайшим наряду с речью» достижением человека. Наверное, он был прав. Хотя сегодня мы не в такой степени зависим от огня, как во времена разгара викторианской изобретательности, когда он это писал, и не так часто, как он, видим открытый огонь и горящие печи.
Тем не менее мы «пирофилы» — любители огня. Мы сжигаем энергию Солнца, сконцентрированную в соединениях углерода в древесине — как живой, так и мертвой настолько давно, что за это время она превратилась в уголь, — а также в скелетах животных, умерших много лет назад и буквально спрессованных в нефть. Разрушая химические связи в этих когда-то жизненно важных соединениях углерода, огонь высвобождает их энергию. Этот процесс сформировал современный мир, а теперь угрожает его существованию, поскольку углекислый газ, который мы продолжаем выбрасывать в атмосферу, содержит больше энергии, чем другие составляющие воздуха, и парниковый эффект повышает температуру на Земле.
Огонь — это орудие, которое полностью изменило нашу жизнь, причем не только в индустриальную эпоху, но задолго до того, как наш конкретный тип человеческого существа принял свою современную форму. У нас есть доказательства, что
Но вне зависимости от того, как и когда это произошло, человек стал регулярно пользоваться огнем и превратился в «облигатного пирофила». Этот переход, как и все изменения в эволюции человека, практически наверняка происходил медленно и постепенно: искра была не одна, их было много. Археологи до сих пор спорят о самых ранних доказательствах контролируемого использования огня. Но, вообще говоря, археологи спорят по поводу множества разных вещей.
Около 100 000 лет назад мы уже достаточно хорошо управляли огнем. Понятное дело, что в качестве источника тепла и света «красный цветок» оказался преимуществом, как и умение разжигать его из искр. Орангутан Король Луи из мультфильма «Книга джунглей» мечтает быть таким, как мы, и особенно обладать этой уникальной человеческой способностью, а он достаточно мудр. Влияние огня на развитие человечества нельзя сравнить ни с чем. Благодаря огню в качестве источника тепла мы расселились на северных территориях, за пределами зон умеренного и тропического климата, где мы появились на свет. Это дало нам возможность охотиться на других животных — крупных и мелких, готовить из них еду и мастерить орудия, одежду и предметы искусства из их костей и шкур. Как и сегодня, трудно переоценить социальное значение сборищ у костра или очага. Вокруг огня рождались и укреплялись социальные связи, рассказывались истории, передавалось мастерство, готовилась и делилась пища.
Человек — единственное животное, которое готовит еду. Энергия и питательные вещества иногда спрятаны глубоко внутри растительных и животных тканей, и мы высвобождаем их при переваривании. Этот процесс осуществляется за счет химического или механического действия. Зубами можно кусать, грызть и жевать, добиваясь мацерации — размягчения пищи, в результате чего она становится более доступной для действия ферментов, которые расщепляют ее с молекулярной точностью. Многие животные используют дополнительные механические средства, способствующие перевариванию. У птиц нет зубов для измельчения пищи, но есть второй (мускульный) желудок — мышечный мешок в пищеварительном тракте, который заполняется мелкими камешками, перетирающими пищу и облегчающими ее химическое расщепление. Эти желудочные камни называют гастролитами, и их использование является очень древней практикой. В окаменелостях некоторых динозавров мелового и юрского периода обнаружены отшлифованные камни — в тех местах, где располагались мягкие ткани второго желудка.
Человек расширил свои пищеварительные возможности за счет внешних средств. В процессе приготовления пищи химические связи в сложных молекулах разрываются, что облегчает переваривание пищи в желудке. В результате термической обработки мясо становится мягче. Более мягкая пища легче усваивается: мы тратим меньше времени на пережевывание отварной капусты, чем сырой, и получаем более быстрый и эффективный доступ к важнейшим пищевым компонентам. Кроме того, прием пищи — опасное время: когда вы заняты едой, вы не так быстро реагируете на угрозу. Меньше времени потрачено на еду — меньше вероятность быть съеденным.
Поэтому приготовление пищи оказалось важным положительным элементом нашей эволюции. Некоторые исследователи предположили, что мы стали пирофильными приматами, поскольку вокруг нас постоянно случались пожары и мы научились использовать преимущества огня. Возможно, приготовление пищи или хотя бы понимание того, как тепло изменяет пищу, началось еще с человекообразных обезьян, которые обследовали пожарища в поисках съедобного. Довольно сложно идеально поджарить индейку даже в духовке XXI в., так что, скорее всего, сгоревшие на пожарах дикие животные были либо обуглившимися, либо полусырыми. Но вполне возможно, что это первое жареное мясо было той искрой, из которой разгорелась идея использовать тепло для улучшения усвояемости пищи.
Следующее очевидное преимущество находиться вблизи, но на безопасном расстоянии от огня заключается в том, что вы можете быть свидетелем бегства других животных. Если они интересуют вас в качестве пищи, огонь предоставляет бесплатный ассортимент закусок на любой вкус. Считается, что этим пользуются южноафриканские верветки (зеленые мартышки), которые поджидают беспозвоночных животных, выскакивающих из огня — прямо им в рот. По-видимому, мартышки все прекрасно понимают и расширяют свой обычный рацион питания, наведываясь на места пожаров. Это поведение имеет еще одно преимущество. Выглядывая хищников, верветки стоят на задних лапах, чтобы видеть, что происходит выше уровня травы. А если трава выгорела на пожаре, они видят дальше. Поэтому на выжженной земле верветки могут больше времени уделять поискам еды и кормлению подрастающего поколения, а не простаивать на задних лапах, выглядывая, нет ли поблизости кого-то, кто мог бы съесть их самих.
Наши более близкие родственники шимпанзе в саваннах Фонголи в Сенегале тоже живут среди огня, являющегося частью их естественной среды обитания. В саваннах всегда было жарко, но после 2010 г. сезон дождей устанавливается все менее и менее регулярно. С октября начинаются пожары, которые охватывают до трех четвертей территории площадью 35 квадратных миль, где живут обезьяны. Чаще всего это случается в начале сезона дождей, когда на сухой кустарник обрушиваются грозы с молниями.
Ученые наблюдали за этими обезьянами на протяжении нескольких десятилетий, и в 2017 г. было опубликовано сообщение об их отношении к огню. Стоит отметить некоторые факты. Пожары обезьян не беспокоят. По большей части они не обращают внимания на пылающий кустарник, но иногда входят в горящую зону и исследуют участки, потухшие всего несколько минут назад. По-видимому, они часто промышляют на пожарищах по той же причине, что и верветки: увеличивается обзор, и легче обнаружить хищника. Мы знаем, что в заповедниках Мара и Серенгети в Кении крупные травоядные животные, включая зебр, бородавочников, газелей и антилоп топи, собираются в более многочисленные группы на выжженных территориях, чем в здоровой саванне. Возможно, голую землю, покрытую золой от сгоревших растений, пересекать проще и быстрее.