— Скажу вам по секрету, — оживился директор, — есть у меня товаровед, Друце Роберт Иванович. Он с Федором дружил, кое-что должен знать. Только прошу не ссылаться на меня.

— Не беспокойтесь, — заверил Морозов, — сначала мы вызовем продавцов из того зала, где работал Хабалов, а уж потом Друце.

Девушки из секции сувениров, напротив которой находилась кабинка гравера, ничего интересного сообщить не могли. Затем Морозов попросил пригласить Роберта Ивановича. Войдя в кабинет, Друце бесцеремонно сел на свободный стул и с любопытством оглядел незнакомых людей.

— Я — старший инспектор уголовного розыска Морозов, это мой помощник лейтенант Козлов. Вот мое удостоверение.

Товаровед внимательно прочитал все, что там написано.

— Для начала я запишу ваши анкетные данные, таков порядок. — Морозов стал заполнять протокол допроса, потом передвинул листок с ручкой Козлову и, обращаясь к Друце, официальным тоном сказал: — 27 мая у себя в квартире был убит Федор Степанович Хабалов. Что вы можете сообщить в этой связи?

Какое- то время Друце сидел, словно окаменев, видимо, потрясенный неожиданным известием.

— Судя по некоторым сведениям, — пришел на помощь Морозов, — Федор с уважением относился к вам, мог просить совета, помощи. Припомните, пожалуйста, у него были враги?

— А что тут вспоминать. Все ясно, как на ладони. Его жена самая настоящая стерва. Еще осенью прошлого года снюхалась со своим «старым знакомым» Савелием, любовь у них в юности была, когда тот жил в Москве. Потом его семья переехала в Сибирь, а теперь он вернулся и снова с Зойкой закрутил.

— Откуда это вам известно?

— Федор рассказал. Стал он замечать, что жена после работы начала частенько задерживаться. То по магазинам, то к подружке, то культпоход в театр до полуночи изобразит. Ну, Федя начал следить за ней… Зойка обычно возвращалась со стороны Ленинского с работы. А тут он заметил, что когда она задерживается, то на 28-м троллейбусе к самому дому подъезжает. Значит, решил он, Зойка от метро «Университет» едет. Там, наверное, и прощаются. И как-то раз, в феврале или марте, когда она сказала ему, что вечером опять задержится, Федя попросил меня поехать с ним, подкараулить у метро «Университет» ее хахаля и набить морду. Ну, мы поддали немного для храбрости, приехали к метро и стали ждать у выхода. А Зойки нет и нет. Потом подъехало к метро такси, стоит и стоит, огонек зеленый не зажигается. Потом подходит 28-й троллейбус, и тут из такси вылезает амбал, метра два ростом, плечи, как у нас троих, если вместе сложить. В кожаной куртке. За ним Зойка вываливается. Он ей руку целует и помогает сесть в троллейбус.

— Ну и как, отлупили вы его? — не выдержал Козлов. Друце невесело засмеялся.

— Да что вы, он бы изуродовал нас обоих хуже трамвая.

— Следовательно, вы предполагаете, что любовник Зои Аркадьевны мог убить ее мужа, чтобы потом жениться на ней? — уточнил Морозов.

— Кто их знает… Здесь скорее другое. Помнится, когда я в середине мая вернулся после отгулов, то Феди на работе не было. Вечером поехал к нему домой проведать. Открывает он дверь, а у самого морда вся в синяках да ссадинах, куда уж тут в магазине появляться. Спрашиваю: «Что с тобой?» — «Гардину, — говорит, — вешал, сорвался с табуретки». И смеется… Я не стал допытываться, а сам подумал: может быть, у него все же состоялся «мужской разговор» с Савелием?

— Скажите, Роберт Иванович, каким образом Хабалову стало известно имя этого человека? — вступил в разговор Козлов. Товаровед недоумевающе повернулся в его сторону:

— Так Зойка сама сказала. После того случая у метро Федя припер ее к стенке, говорит, товарищ ее с хахалем у троллейбуса видел. Ну, она и призналась про «первую любовь». А потом сам откуда-то о Савелии много узнал. Федя, как выпьет, обязательно Зойкиного любовника ругать принимается, грозить. «Подумаешь, — говорит, — один на один на медведя ходил. Посмотрим, как запоет, если за золотой песочек притянут. Зря, что ли, Савелий резиновые болотные лыжи достал. Не иначе хочет из Магадана золотишко вывезти. Самолетом нельзя, зимой по тайге замерзнешь, а летом тони. Вот для того и лыжи — не засосет».

Друце вдруг замолчал, словно испугавшись, что сказал лишнее. Затем торопливо закончил:

— А больше я ничего не знаю.

— Спасибо, Роберт Иванович. У нас к вам просьба: никому ни слова о содержании нашей беседы.