Этот спор был пассивным, бесконечным, и напоминал отложенную партию. Они всегда подхватывали его с той точки, где остановились в прошлый раз, нередко к ней и возвращаясь. Многократное повторение ходов допускалось. Смена сторон – тоже. В один из таких заходов, соглашаясь с теорией Лента о животности наших начал, Анна сообщила ему, что любая женщина запрограммирована на создание семьи. Лично она-де «чувствует это с детства как своё единственное предназначение, хотя и допускает, что обусловлено это именно обстоятельствами – ей всегда не хватало мамы – но было бы глупо допустить, что она согласиться перечеркнуть для этого свою жизнь». Он очень надеялся, что она этого не сделает.

Я так и знала! Я не первая подняла этот вопрос! Алевтина помнит грандиозный скандал. Это было в Одессе, на Соборной, в апартаментах, принадлежавших кому-то из семьи. Пётр Алексеевич потребовал объяснений. Он хотел забрать её с собой во Францию, а она отказывалась ехать. Тяжёлая была уже. Алевтина точно срок не помнит, но помнит, что спала Вера плохо, ребёнок толкался. П.А. ушёл ни с чем, Вера была с ним холодна и отказывалась оправдывать свои решения, говорила о верности родине в трудные времена. А когда он ушёл, рыдала у Алевтины на плече про обязательства, которые превыше, и про то, что она свой выбор сделала, и жалеть она не станет, поздно уж. А ещё она сказала, что у неё будет мальчик, и что она всегда будет с ним.

Лента никогда не тяготило отсутствие матери, как Анну. У него была Алевтина. А мама, она появилась в его жизни позже, как далёкая и недостижимая звезда. Он не мог представить её простой женщиной, мечтающей никогда не расставаться со своим сыном. Пожалуй, при случае он поговорит об этом с отцом. Как-нибудь.

П.А. снизошёл до разговора. Велел мне не вмешиваться в чужие дела, но на вопрос ответил. Оказывается Вера Васильевна была практически одержима идеей добровольной жертвы. То есть переселения собственной души. После разговоров с П.А. всегда остаётся осадок. Он возлагал на Лаврентия надежды, у него были планы, а я смешала ему все карты. Детей нужно любить, дорогой Пётр Алексеевич, а не распределять на клановые отработки! И если вам казалось, что вы любили свою жену, то вы ошибаетесь! Была ли она вашей женой – вопрос второй, это сейчас не важно! Главное, что любить человека нужно целиком! А у вас как получается? Вы Веру Васильевну только тогда любили, когда она с вами соглашалась? Разве это любовь? От злости я забыла, что обещала себе во всём ему потакать, лишь бы он приехал на юбилей. И хорошо, что забыла. Незачем он здесь! …Вот дура. Что я наделала? Нужно было текст написать и читать по бумажке. Никогда не вырасту.

К слову о его профессиональном чутье, Лент даже не подозревал тогда о том, сколько усилий положила Анна на его юбилей. Знал, конечно, что ведьмы что-то мутят, получил предупреждение загодя, чтобы ничего не планировал и всё такое, будто у ведьмака бывают планы. Бежишь туда, откуда позовут, и тогда – когда. Но по-своему он старался. Приготовил чёрную водолазку. Они как-то увидели такую в журнале «Некерманн», откуда Анна «воровала» модели своих нарядов. Она сказала, что ему пойдёт, и он достал. Знал бы что они затеяли, заказал бы оркестровый смокинг.

Поверить не могу! Я купила платье! И где?! В ЦУМе, в детском отделе. Сама не знаю, как туда попала – наитие. Тончайший кримплен кораллового оттенка. Сниму воротник-пелерину, чуток укорочу и заужу юбку. До юбилея две недели. Успею! Представляю, как оно будет смотреться с чёрными сапогами-чулками на платформе, только что взяла по знакомству… ммм… закачаешься! Юбиляр! Твоя жена будет первой красавицей банкета!

Глупая. При чём тут банкет? Она была для него самой красивой женщиной на свете. И он совершенно не запомнил то платье. Запомнил как она начесала и подняла волосы, обвязав их лентой, как диадемой. Запомнил тамаду с огромным ртом – что за чушь несла та ведьма, но все смеялись, и он тоже. Запомнил оркестр. Его представляли, как международный джазовый банд, но Лент узнал некоторые лица из оркестра кинематографии, значит, Анна постаралась. Чуть позже, буквально через несколько месяцев вышел фильм «Бриллиантовая рука», и он очень смеялся над сценой в ресторане, узнавая мелодии. Хоть какая-то польза от работы жены на «Мосфильме».

10 февраля 1969 г. Управилась за один выходной. Не платье – мечта. Выгляжу в нём не хуже Джины Лоллобриджиды, честное слово! В «Труде» пропечатали, что она получила медаль за заслуги перед республикой. Мне нужно такую же ленту в волосы! Сделаю из обрезков. Прочитала всё, что было у Алевтины про переселение душ. Не так уж и много. Есть такой феномен, не совсем переселение и больше силы, чем души, но да, существует. Только для этого нужна не просто жертва, а Жертва. На благо всего мира. Думаю, думаю… может, ей предрекли, что ребёнок не переживёт роды? Но спасение собственного ребёнка сравнимо со спасением мира только в глазах матери. Здесь что-то ещё. Не иначе, мой Ленточка – непростой мальчик. Интересно, а с жёнами что? Вот мне, например, он заменил весь мир. Если я отдам за него жизнь, моя жертва будет соизмерима? Моя душа возродится? Смешно. И грустно. Нужно не забыть расспросить Савилу, не она ли пророчествовала?!

Чтение пришлось прервать. Недавние воспоминания с участием Савилы вытеснили написанное на коричневой бумаге своей свежестью и яркостью. Вот опять. Жертвы. Анна. Жизнь. «Я выбираю твою». Зачем она это сказала. Его жизни ничего не угрожало. Или он просто не знал об этом? Он провёл в анализе несколько часов, глядя в иллюминатор на залитые солнцем облака и, так ничего и не придумав, на подлёте к «Шарль де Голлю» вернулся к дневнику.

Савила клянётся, что ничего такого слыхом не слыхивала, и вообще с Верой Васильевной знакома была шапочно. Ну да, зелёные жёлтым – не друзья (разве что, слуги), кто бы сомневался! Зато очень пригодилось, что Савила заскочила в отсутствие Лента. Я бы не смогла ему объяснить, зачем затеяла сеанс. Кстати, Алевтина говорит «сэанс», умилительно! Все роды просмотрели «покадрово», я кое-что записывала, чтобы не забыть. Схватки начались, когда перевернулись сани, и Вера Васильевна упала в снег. Не думаю, что она сильно ушиблась, но испугалась порядочно, вот и спровоцировала, да и срок уж подходил. Алевтина сказала «не в лоб, так полбу, а рожать придётся» и принялась за свои повитушьи подготовки. На следующий день у Веры поднялась температура. Это было плохо. По Одессе ходила «испанка», а в тот злосчастный день она не только испугалась, но и промокла. Не лучшая комбинация для иммунитета. Слабые схватки, горячка, под окном поклонники, и Пётр Алексеевич в отъезде… но он успел. Влетел, как шальной: «Что ты делаешь со мной, Вера?! Что ты со мной делаешь!», и сразу припал к её руке. Вера Васильевна хрипела и дышала часто. Алевтина удивлялась, почему не кричит, но потом даже поддержала, чем отдавать силы на крик, лучше – на толчки. Быстрее ребёнок выйдет. Когда Алевтина приняла мальчонку в свои руки, роженица стала заговариваться. П.А. как закричит: «Немедленно прекрати!». Алевтина была занята другим, но тут и глядеть не нужно было, почувствовала, как мембрана за спиной расползлась и холодом повеяло. «А Верочка Пётру Алексеевичу и говорит: «Я отдаю ему свою любовь, но не отдаю своё тело. Я люблю Вас, ах, как я Вас люблю…», тогда он спрятал лицо в ладони и зарыдал. Тут она дух и испустила. И сразу закричал малыш. Только что казался безжизненным, и вот уже живой и горластый». Алевтина, добрая душа, всю силу тогда в Веру Васильевну влила, до последней капельки, там и свалилась, поэтому не помнит, кто и когда мембрану закрыл. «Наверное, Пётр Алексеевич. А Верочка ушла. Ничего не помогло». Вот, значит, как проходит переселение душ. Не без помощи из-за Черты. Алевтине я ничего говорить не стала. Савила тоже промолчала. Мы с ней позже поговорим. Хорошо бы ещё разок Алевтину «просмотреть» на предмет того, как именно Вера Васильевна стала заговариваться. Усилить и приблизить. Кто знает, может, такого заклинания в наших конспектах ещё нет – нас всегда интересовало, как дыры латать, а не как их образовывать. Вот тебе и Вера Васильевна. Вот тебе и переселение душ.

Мама?! Жёлтая, называется. В родах, на грани потери сознания, слабым шёпотом открыть мембрану… Фантастика! Лент тёр тогда переносицу от аэропорта до самой гостиницы. Больше читать не стал. Завалился спать. Дочитывал утром, за завтраком, вернее, покончив с ним. Выходить по делам было рано, пялиться на античные скульптуры внутреннего гостиничного дворика надоело, тетрадь была с ним, и он её раскрыл.

Не везёт, так не везёт! Завтра юбилей, а сегодня ночью нас завалило снегом. Утром по точке сказали, что все силы бросят на расчистку основных артерий. А нам, переулочным, что делать? Лаврентий взял садовую лопату – и где только нашёл? – и пошёл помогать дворнику. Лопата, ясно, для прикрытия, снег он разбрасывать не станет. Думаю, подтопит. Передали, кстати, что не только у нас такие снегопады, Таймз Сквер в Нью Йорке тоже занесло. Пусто на улицах. Пусто внутри… Будто кто-то из меня всё нутро выкачал, чтобы чем-то другим заполнить. Не потому ли, что мы так и не разобрались до конца с тайной Лентового рождения? Кем нужно родиться, чтобы стать достойным Жертвы? Прав ли П.А., обвиняющий меня в создании помех чему-то большему? Я от этих вопросов с ума сойду.

Лент, пожалуй, тоже сойдёт. Со вчерашнего дня ничего путного он так и не придумал. Мало информации для дедукции. Анна записывала не всё, а только то, что казалось важным ей. Значит, если он когда-нибудь захочет разобраться в событиях прошлых лет, ему придётся идти на поклон к отцу. Что ж, совсем скоро ему предоставиться море таких возможностей. Через месяц, в субботу, шестнадцатого февраля, они отметят его столетие, а на девятнадцатое заказаны билеты в Лондон. Он полетел бы и семнадцатого, но Любочка справедливо рассудила, что мало ли. Был на их памяти корпоратив, после которого пришлось официально оценивать ущерб…

17 февраля. Ну вот я всё и узнала. До смешного просто оказалось… Только, не всё можно доверить бумаге, а людям и того меньше.

Эта запись неожиданно оказалась последней. Вернее, последней из заинтересовавших Лента. Последующие страницы содержали всё, что угодно, кроме дневника. Убедившись в их бесполезности – разве что Анна неожиданно увлеклась криптографией и зашифровала тайные послания в набросках пошивочных выкроек – он снова и снова возвращался к последней записи от семнадцатого февраля. Что такого она узнала о нём, что не решилась доверить ни бумаге, ни людям? На душе скребло, и он надеялся, что поиски Додо его отвлекут. Они и отвлекали. До упоминания о письме. «Не ищите меня. Именем Анны».

Да уж. Для того, чтобы понять, кому адресовано это письмо, не нужно быть семи пядей во лбу, и синий лоб Лента интересовало сейчас совсем другое – откуда Мина узнала об Анне. Возможно, он что-то упоминал вскользь, во всяком случае, гарантий противоположного он дать не мог, слишком многое в его жизни было связано с женой. Но для такого заявления со стороны Мины требовалось больше, чем простое упоминание. Мина ссылалась на неё, просила её именем! Чёрт!

Он хотел рассердиться, как сердился, когда узнавал о внутри-клановых склоках, в которых зачастую не видел никакого смысла и списывал на «бабские штучки», но сердиться не получалось. В сердце поселилось неотступающее, упрямое волнение. Чесались руки позвонить отцу, не дожидаясь энного удобного случая. А лучше и вовсе подъехать, вот так, без приглашения, воспользовавшись элементом сюрприза. А почему нет?