А девушка хороша, нельзя этого не признать. Она как солнечный луч, прорвавшийся сквозь тучи. Волосы — рыжее спелое золото, заплетенное в тяжелую косу, фигурка ладная, лицо — тонкое. И отменно владеет собой. Странно отмечать это — только пальцы ее чуть-чуть подрагивают, выдавая волнение, а лицо — безмятежно, кажется, что в уголках рта притаилась улыбка.

Она сменила платье привычных лазурных расцветок на белоснежный наряд, по низу рукавов и вороту расшитый узором из мелкого жемчуга. Только сейчас меня перестало обманывать зрение: синий цвет шелка больше не отражается в ее глазах, и доходит — не синие, не сиреневые, не голубые у нее глаза, а серые, словно сталь. Они бы казались холодными как слежавшийся лед, если бы не изъяны окраски радужки — мелкие вкрапления другого пигмента: маленькие желтые прожилки и точечки в ее глазах — словно солнечные блики на поверхности моря. Искорки… подобные тем, что вспыхивали в глазах Аториса, когда он улыбался.

Искры в глазах, да невысокий рост, вот и все сходство — подумалось вдруг, — в детстве Лия была смуглее, круглее, больше походила на отца. Взрослея, странным образом Лия стала больше походить на своего воспитателя. Что же касается матери… нет, ничего общего — даже в фигуре. Только солнечный цвет волос и унаследовала девушка от матери — ирдалийки.

По любому, наплачется с ней мой Дон. Без нее — тем более.

— За самоуправство отец головы нам не открутит?

Лия пожала плечами, ответила:

— Мадам, я бы поговорила с ним. Но вы видите, скоро игра, и нет никакой надежды, что отец вернется до этого времени. Вы бы сами отступили? Спрятались? Струсили?

Я мотнула головой. Другого выбора не было.

— Не страшно держать чужую судьбу в руках?

— Страшно, — Лия призналась в этом, не став кокетничать. — До жути страшно, мадам. Ознобом колотит. Но для Дагги это шанс.

Я посмотрела на нее, широко распахнув глаза — она удивила меня в очередной раз, эта девушка. Ознобом колотит? В ее голосе не слышно волнения, поэтому кажется, что ее слова — преувеличение или ложь. Хотя нет, не ложь, — это стало понятным, когда она поймала мою руку. Пальцы дрожали, и были почти ледяными. Ее легкое пожатие, как знак ободрения.

Она пытается успокоить меня? Дали небесные, почему же еще вчера я считала ее слабой, а сегодня как должное воспринимаю прорезавшуюся твердость? Только потому, что она — дочка Ордо?

— Может, не будем засиживаться дома, мадам? Я боюсь, вдруг Анамгимару в голову придет перенести время начала Игры, — проговорила она тихо.

Ее страх был иррационален, напрасен, но меня им задело. Словно железом процарапали по стеклу, и душа от этого скрежетания сжалась в комок. Пробило — до мурашек по коже, до вставших дыбом волос.

Анамгимар, конечно же, время игры перенести не осмелится. Но мне не хотелось и дальше оставаться в пустынном доме, смотреть, как скользят капли воды по стеклу, слушать заунывные песни дождя.

В отсутствии Ордо его дом не казался надежной крепостью. Мой страх тоже был иррационален — я боялась, что выйдя из комнаты, столкнусь с генералом. Понимала, что сегодня ему не до меня, но невольно вспоминала — как он колол словами, убивал взглядом. Я не могла забыть ужас в голосе Хэлдара, когда он рассказывал о событиях четырехгодичной давности, и не могла выбросить из головы пропавший флаер. И чувствовала, как холодной скользкой змеей внутри меня, сжимая кишки, ворочается страх.

Сидеть и ждать было невыносимо: и с каждой секундой все трудней и трудней. Может, поэтому я охотно ухватилась за предложение Лии. Показалось, в представительстве, среди людей станет легче.

Со странным ощущением я покидала затихшую резиденцию — то ли усталость, то ли страхи, то ли не до конца залеченное ранение заставляли мир танцевать. Казалось, сама земля под ногами кружилась, спешила, стремилась выскользнуть из-под ног. Я шла как по шаткой доске, почти бежала, но не успевала за ней, а догнать казалось важным — только так я нашла бы точку покоя, удержала баланс, остановила падение…

На дворе — тишина. Словно мы попали в глаз циклона — дождь стих, успокоился ветер, и только отражения в лужах подрагивали: с крыш капала вода, зеркальную поверхность морщила рябь.

С нами было всего трое телохранителей. Вспомнить поездку в форт — всего ничего. Меньше малого.