– Перекусил? Пошли в номер, расскажешь как ты тут оказался и как там наши.

Дурин торопливо встал, одернул новенький камзол и стряхнул с драгоценной бороды крошки. Дернув за собой гному, и на ходу подцепив плетеную бутылку полусладкой амброзии, он поспешил за мной. Оставленный без внимания комок золота также исчез в его бездонном инвентаре.

На втором этаже, в арендованных мною покоях, Дурин первым делом расстегнул на животе рубаху:

– Погоди командир, не подумай плохого… Ох…

Крякнув от фантомной боли, он полоснул острым ногтем себе по животу и резким движением погрузил в него руку. Дурин на мгновение замер, с недоверчивой улыбкой прислушиваясь к ударам собственного сердца. Затем вновь закопошился в собственных внутренностях.

Редкие капли густой крови застучали по деревянным доскам пола. Заволновавшаяся гнома почти членораздельно замычала что-то жалобное:

– Мии… мил… милый… нена… но!

– Вот… – устало выдохнул Дурин, извлекая наружу крупный рубин. Запихнув вовнутрь тянущиеся за камнем потроха, он бережно вытер его полой камзола и с толикой сожаления протянул мне кристалл. – Сроднился я с ним… пока тебя нашел – сто тридцать лет его в брюхе таскал!

Я осторожно взял рубин и чуть не выронил его от раздавшегося в голове голоса. Полного обожания и едва сдерживаемых слез голоса.

– Добрый вечер, хозяин! Прикажете подать чашечку Оливье? Шмыг… – хлюпнул напоследок носом такой родной и знакомый голос.

– Бэрримор?!

Устало рухнув в кресло, я прижал к груди драгоценный кристалл и махнул счастливо скалящемуся Дурину:

– Рассказывай!

Гном кивнул. Хлопнула пробкой бутылка амброзии, напиток забулькал в стакан. Хлебнув и скривившись, Дурин утер рот и неторопливо заговорил:

– Случилось все сто тридцать один год назад по моему внутреннему времени, лет через тридцать после твоего исчезновения…