Я тоже подумала: мистер Берри и Пиа Ванг знали о видео, и они исчезли. Одна мысль, что Креван думает, будто видео у меня, наполняла меня страхом: он охотится на меня, и нет смысла сообщать ему, что я понятия не имею, где видео. Я чувствую себя не как человек, обладающий властью, а как самый преследуемый человек на земле.

Кэррик понял, что я с ним не согласна.

– Селестина, с помощью этой съемки ты добьешься, чтобы Клейма отменили. Мало того, если все поймут, что Креван вынес неверный приговор один раз, возникнет вопрос: а как часто он ошибался в прошлом? Вся система Трибунала пошатнется.

Сердце резко забилось. Да, в этом что-то есть. Впервые для меня забрезжил свет в конце тоннеля: больше чем месть – спасение. Да, Кэррик меня убедил, стоило бы попробовать, но …

– В чем дело, Селестина? Ты просто должна этим воспользоваться. Показать видео каждому, кому сумеешь.

У меня его нет.

Скажи ему, Селестина. Скажи ему, что видео у тебя нет. Скажи. Я раскрыла рот. Подумала, как сформулировать. Это ведь просто. У меня нет съемки. Он только думает, что она у меня. Потому что так сказал тот человек, который якобы передал ее мне.

Кэррик ждал. Я закрыла рот. Не смогла разрушить его надежды. Он уцепился за этот план, видя в нем единственную возможность исправить все, что с нами случилось. И как знать – а вдруг запись все же у меня. Если я сумею проникнуть в свой дом – она может оказаться там. Мысли понеслись вскачь. Возможно ли пробраться в дом так, чтобы стражи не увидели? Или – связаться с родными и попросить их поискать? Сумею ли я это осуществить?

– Ладно, – сказал он, его энергия иссякла, он отступился. – Я слишком многого от тебя требую, понятно. Ты только что добралась к нам, устала, а тут я … И все же, – приободрился он, – я тебя сюда не зря привел. – Он встал, открыл холодильник, выключил свет и положил на пол перед открытым холодильником две подушки. – Садись, пожалуйста, сюда.

Я уставилась на него в полной растерянности. Тот миг, когда надо было отвечать на его вопрос, миновал, я должна была бы почувствовать облегчение, а мне стало тревожно: зачем я что-то скрываю от него? Надо было сказать.

– Все в порядке, Селестина, честно. Тебе надо все обдумать. А пока что – иди ко мне, садись.

Я села на подушку, единственный свет на кухне – лампочка холодильника.

Он сел напротив.

– У нас будет урок. Готова?

– Да, мастер Уэйн.

Он с трудом скрыл улыбку, и я подумала: как бы он выглядел, если б не сдерживался все время, если б мышцы его лица расслабились и появилась настоящая улыбка, а еще лучше – громкий смех. Как бы преобразилось его лицо?

– Из всех наших чувств едва ли не главное – обоняние. Животные без нюха погибнут. Слепая крыса имеет шанс выжить, но крыса без обоняния не способна ощущать вкус, она не найдет себе ни партнера, ни пищу.

Я начала соображать, к чему он клонит.

– Твоя мама сказала тебе, что я не смогла распробовать деньрожденный торт.

– Кое-что в это роде, – мягко согласился он.