2

Оттянув тетиву лука, я на миг задерживаю ее, а потом отпускаю стрелу в полет. Стрела мчится, рассекая воздух, и с громким треском вонзается в самую середину мишени за тридцать шагов от нас.

— В яблочко! — восклицает Соня. — Ты попала в яблочко! И с такого расстояния!

Я гляжу на нее и расплываюсь в улыбке, вспоминая то время, когда не могла попасть в цель с десяти шагов, даже с помощью мистера Фланнагана, ирландца, которого мы наняли обучать нас основам стрельбы из лука. Теперь же я стою тут в мужских брюках и стреляю с такой легкостью, точно сроду умела, а в жилах моих равно смешиваются возбуждение и уверенность в себе.

И все же я не могу от всей души наслаждаться своей ловкостью. Ведь я стремлюсь победить сестру — и когда настанет время выпускать стрелы, не в нее ли они полетят? Наверное, после событий минувшего года следует радоваться ее поражению, но во всем, что касается Элис, простых и однозначных эмоций у меня и быть не может. В сердце моем смешались гнев и печаль, горечь и сожаление.

— Попробуй ты.

Я улыбаюсь и бодрым голосом предлагаю Соне занять исходную позицию напротив мишени, хотя мы обе знаем: Соня вряд ли попадет в цель. Ее дар — разговаривать с умершими и странствовать по Равнинам. А стрельба из лука, как выяснилось, к ее сильным сторонам не относится.

Моя подруга выразительно возводит глаза к небу и вскидывает лук к тонкому плечику. Даже этот мимолетный жест заставляет меня улыбнуться — еще совсем недавно Соня относилась к делу так серьезно, что ей было вообще не до шуток.

Установив стрелу, она дрожащей от усилия рукой оттягивает тетиву. Стрела летит, вихляя из стороны в сторону, и приземляется в траву в нескольких шагах от мишени.

— Тьфу ты! Ладно, на сегодня с меня унижений хватит, как по-твоему? — Она даже не ждет моего ответа. — Может, перед ужином прокатимся верхом к пруду?

— Давай, — не раздумывая, отвечаю я. Я вовсе не тороплюсь сменить свободу Уитни-Гроув на тугой корсет и светский ужин, что ждет меня вечером.

Я закидываю лук за спину, прячу стрелы в колчан, и мы идем через стрельбище к лошадям. Рассаживаемся по седлам и трогаемся в сторону мерцающей вдали голубой полоски. Я провела столько часов верхом на моем верном Сардженте, что теперь езда для меня — вторая натура. Сидя в седле, я оглядываюсь вокруг. Зеленые просторы. Вокруг — ни души. Эти края настолько безлюдны и уединенны, что я вновь и вновь возношу небу хвалу за эту тихую гавань — Уитни-Гроув.

Куда ни кинешь взгляд — все поля да поля. Это дает нам с Соней уединение, необходимое для скачек в мужских бриджах и стрельбы из лука: в пределах Лондона оба этих занятия едва ли считаются подходящими для молодых девиц. Домиком в Уитни-Гроув мы пользовались лишь для того, чтобы переодеться или выпить чашечку чая после прогулки.

— Давай наперегонки! — окликает меня Соня, обернувшись через плечо. Она уже вырвалась вперед, но я ничуть не возражаю. Уступая Соне в дружеских скачках, я ощущаю, что мы с ней все еще ровня друг другу — пусть даже в таком пустяке.

Пришпорив Сарджента, я припадаю к его шее. Скакун несется стремительным галопом, и грива взлетает к моему лицу языками черного пламени. Я замираю, восхищаясь великолепной лоснящейся шкурой коня, его головокружительной скоростью. Мы довольно быстро нагоняем Соню, но я легонько натягиваю поводья и держусь за серой кобылкой моей подруги.

За незримой чертой, что обозначала наш финиш во множестве таких вот скачек, Соня придерживает поводья и, выждав, покуда лошади замедлят бег, оборачивается через плечо.

— Ну наконец-то! Я выиграла!

Она останавливается на берегу пруда. Я улыбаюсь и направляю коня вслед за ней.

— Да уж! Это было лишь вопросом времени. Из тебя вышла превосходная наездница.