На очередном допросе невозмутимый субъект в уже помятой, не совсем свежей рубахе и с трехдневной растительностью на волевом подбородке стойко охарактеризовал свою работу на ликеро-водочном заводе как неудачный опыт.

— Вы бы отпустили меня, товарищ капитан! — все еще пытался превратить недоразумение в анекдот задержанный Соловьев.

— Почему вы ушли с завода? — не унимался сыщик Корнеев.

— Странные у вас вопросики… По собственному желанию. Нареканий не было, насколько мне известно.

— В данный момент, где работаете? — Корнеев как будто начинал терять терпение.

— Нигде.

— Тунеядец стало быть? — оживился двухметровый милиционер.

— Временно безработный.

— Почему?

— Не спешу пока…

— По какой причине?

— Пока не нашел то, что мне нужно.

— И что же вам нужно? На какие шиши живете? — Корнеев расслабился, поскольку его непревзойденная интуиция подсказала, что разгадка хищения уже совсем близко.

— Жена работает. С прошлых соревнований кое-что осталось, — Соловьев широко улыбнулся, обнажив белоснежный зубной ряд, только в невозмутимом его взгляде промелькнула чуть заметная жесткая искорка. — Отпустите меня, прошу вас… Вам же нечего мне предъявить.

И это была чистая правда. Предъявить Соловьеву, действительно, было нечего. А интуицию к делу не пришьешь.

— Ничего, я постараюсь, у меня есть еще время. Вы пока в изоляторе временного содержания отдохните. И ничем-то вас не проймешь.

Впрочем, Соловьев никак не отреагировал на произнесенную язвительную реплику Корнеева, во всяком случае, виду не подал, что его это как-нибудь коснулось:

— Жене моей сообщите, волнуется.

— Разумеется. Телефончик подскажите.

— 66–18–18…