И вот в моей квартире уже ворон, а через мгновение никого, кроме меня.
Я поужинала в одиночестве, а потом свернулась калачиком на кровати с любовным романом. Но смысл слов не оседал в мозгу, и я постепенно задремала. Мысли рассеялись, перед глазами снова появилось поле и женщина с черными косами.
Она проходит мимо городских стен, сложенных из самана[18], и оказывается посреди хаоса. Праздник по случаю возвращения солдат с войны. Прошло четыре года; она считала дни, мечтая о возвращении своего воина. Голубые глаза внимательно изучают толпу в надежде найти его и одновременно боясь, что этого не произойдет. Черноволосые мужчины и женщины размахивают отрезами разноцветной ткани, приветствуют героев и поют гимны Уту и Инанне. Прислужники поджигают высокие посохи и проходят среди воинов, марширующих к зиккурату в центре города.
Женщина проталкивается сквозь толпу, следуя за марширующими солдатами, вглядываясь в их лица. Но ее возлюбленный не пехотинец. Он их командующий, и душа женщины поет громче любого гимна при виде его во главе полка. Он стоит к ней спиной – новые шрамы рассекают его бронзовую плоть, – но она узнала бы его где угодно. У него в руках ее сердце, и он живой.
Всепоглощающая гордость и еще более мощное желание сжигают ее изнутри, когда она следует за войском к ступеням зиккурата. Священники – в том числе и ее отец – поют «шу ил-ла», воздевая сложенные чашечкой руки в мольбе к богам и напевая заклинания, пока прислужники совершают жертвоприношение. Кастрированный бык в панике ревет, а затем каменный алтарь обильно заливает его красная кровь.
Король выходит вперед, на его головном уборе из золота и лазурита сверкают лучи солнца. Он широко разводит руки и объявляет праздник во славу Инанны, которая одарила их победой. Речь продолжается, и женщина начинает терять терпение. Люди в толпе бормочут, что враг не побежден, а только задержан. Она усмехается. В этот праздничный день не должно быть никаких разговоров о вавилонянах – царь должен восхвалять доблесть ее возлюбленного.
Гордостью за свой народ она насладится позже. Сейчас ей нужен только он. Скоро они воссоединятся; они заплатили за это долгими годами разлуки и войны. Но теперь ожидание заканчивается.
Ki-áñg ngu… Мой возлюбленный.
Он должен услышать ее молчаливый зов. Мужчина поворачивает голову в ее сторону и каким-то чудом замечает в толпе. Его шлем скрывает лицо, но сладкое томление расцветает между ног женщины, потому что она чувствует вперенный в нее взгляд. Он тоже ждал. Чтобы обладать ею. Чтобы жениться на ней. Чтобы сделать ее своей и заявить на нее права по законам богов и людей, на все времена.
Король призывает ее возлюбленного предстать перед ним. На мускулистые плечи льется эль, сверкая, как жидкое золото. Песнопения становятся громче, его прославляют за то, что принес домой победу. Процветание. Безопасность.
И пока священники и король восхваляют его, она знает, что только на нее устремлен его взгляд. Горящий, полный желания. И любви, потому что, хотя он, возможно, во время войны и брал в свою постель других женщин, но лишь к ней единственной возвращается домой…
Я проснулась, переполненная предвкушением и желанием той женщины, от которого обжигало кожу, а между ног полыхал пожар.
– Боже, что это было?
Сон казался таким же ярким и реальным, как сны о Японии и России: я слышала шум города, людей, вдыхала свежий речной воздух, аромат абрикосовых и персиковых деревьев, миндаля и инжира… На меня вдруг нахлынули воспоминания о том, что Кассиэль рассказал мне в пабе о своем прошлом.
– Это была… Ларса? – выдохнула я в пустую комнату.
«А женщина?»
Кас говорил, что из-за нашей связи его воспоминания могут проникнуть в мое подсознание. Что-то мне в этом не понравилось тогда и в это утро тоже казалось неправильным. Но его не было рядом, чтобы спросить, а взгляд на часы сообщил, что нужно собираться на работу.
Я приняла душ и натянула обычную рабочую «униформу» – юбку и бесформенный свитер. Немного подкрасила ресницы тушью. Сварила кофе и медленно выпила его с ломтиком дыни и рогаликом со сливочным сыром. Кассиэля все еще не было.
– Странные выходные, возможно, официально закончились, – пробормотала я, игнорируя боль в сердце.
«Глупышка Люси теперь благополучно вернулась в свою маленькую глупую жизнь», – усмехнулся чей-то голос. Дебер или Киб. Или, что более вероятно, просто моя собственная необузданная неуверенность.
