— Виноват, товарищ капитан! — буркнул Жигулин.

Голощекин поддел сапогом волчонка под брюхо и отбросил в сторону. Волчонок зарычал, поднялся, но остался на месте. Чутье подсказывало ему, что с этим человеком не стоит затевать никаких игр.

Суютдинов покосился на волчонка и сделал едва заметный подзывающий жест. Зверь тут же подбежал и забился ему под ноги.

— Прямо кружок юннатов, а не взвод, — насмешливо произнес Голощекин. — Ну что, соколики, отдыхаем? За жизнь беседуем? Девушек вспоминаем? Мечтаем, так сказать, о мирных буднях?

Он медленно шел вдоль вытянувшихся в струну солдат, пристально всматриваясь в лица. Разговор их Голощекин слушал, стоя у приоткрытого окна казармы. Слушал и ждал, пока неспешная, ленивая беседа, составляющая одну из главных радостей солдатской жизни, наберет ход, нальется соком, как спелая ягода. Вот тогда самое время ее давить.

— Где пилотка, Степочкин?

Степочкин завертел головой, пытаясь взглядом отыскать пилотку. Нашел, рванулся было поднять.

— Отставить!

Голощекин остановился возле Рыжеева:

— Сколько осталось до конца службы?

— Год и два месяца, товарищ капитан!

Голощекин резко повернулся к Суютдинову:

— А тебе?

— Так вместе же с ним призывались, — буркнул тот. — Столько же, товарищ капитан.

Голощекин подошел к Степочкину:

— Ты родом откуда?

— Из местных я. Отсюда, товарищ капитан.

— Повезло тебе, значит, — вдруг оживился Голощекин. — Немногие солдаты могут этим похвастаться.

— Так точно, товарищ капитан! — ответил сбитый с толку Степочкин. Почему ему повезло, он так и не понял. Ему показалось, что Голощекин собирается спросить еще о чем-то, но капитан уже подошел к Рыжееву, остановился, вздохнул.

— Не будет у тебя дома, Рыжеев, — вдруг сказал Голощекин. — Видишь, какое дело… Ни рядом с отцовским, ни вдали от него. У тебя вообще со своим домом вряд ли чего получится. С казенным только. Восемь лет в бараке просидишь. За колючей проволокой. Разве что с лесоповала бревна повезешь. О «Яве» и «Панонии» я и не говорю. Забудь.