– Быстро встала и переодела носки! – скомандовала Вишневская. – Тань, налей что-нибудь. Водка у тебя есть?

– Есть.

– Давай чуть-чуть, граммов сто, не больше.

Пока Татьяна ходила за водкой, Марьяна, опасливо посмотрев на Вишневскую, полезла под стол, достала комочек носков, переоделась, а свои мокрые повесила на край батареи. Бросила виноватый взгляд на Юльку:

– Они чистые. Просто мокрые.

– Ясное дело.

Появилась Таня с бутылкой и хрустальной рюмкой. Налила и поставила перед Марьяной.

– Пей, – опять приказала Юлька.

Марьяна покорилась. Выпила, сморщилась. Из гримасы, как цыпленок из скорлупы, наконец вылупилось ее прежнее лицо.

– Ну вот, – прокомментировала метаморфозу Вишневская, – теперь с ней можно разговаривать. Рассказывай.

– А что рассказывать? И так уже все понятно. Таня, прости меня!

– За что? – Ведьма подняла брови.

– За Глеба.

– Ты убила его?

– Нет, я… я была с ним.

– Ну и что?

– Как ну и что? Это же твой мужчина…

– У меня нет «моих» мужчин, и женщин «моих» нет. Даже сынок, Гошка, и то не мой.

– А чей?

– Свой. Глупости это все, подруга. Все, из-за чего женщины делят мир, – все глупости. Нет твоих людей, есть люди, которые с тобой. Сегодня с тобой, а завтра с кем-нибудь еще. И это нормально, потому что у каждого своя дорога. Или путь, если выражаться высокопарно. Иногда чей-то путь совпадает с твоим на день, иногда на целую жизнь. Как повезет. Насчет Глеба ты зря беспокоишься, я его уже полтора месяца не видела и не скучаю. Так-то, девочка моя. Теперь давай чайку и рассказывай, что с тобой приключилось. Таня подлила фильтрованной воды из кувшина в чайник. Размякшая и захмелевшая, Марьяна сидела, подперев рукой щеку, с которой пятнами сходила морозная краснота. Вишневская тоже присела с краю. Все молчали. Марьяна первая нарушила густую тишину: