– Скорее полтора.

– А выдержишь? А то бросай с завтрашнего дня. Справятся они и без тебя. Никуда не денутся.

– Я подумаю. Когда-нибудь и правда брошу все к чертовой матери. Но сначала доделаю. Договорились?

– Договорились. Пообещай мне только, что доделывать будешь без фанатизма.

– Обещаю. Пойдем спать? Я и правда сейчас вырублюсь прямо в кресле.

– Иди ложись, давно постелил. Мне еще над эскизами надо поработать. А ты спи давай, выглядишь, как будто на тебе дрова возили.

Утром она проснулась в абсолютно пустой квартире. Сначала удивилась: «Почему так тихо?», – а потом поняла – все ушли. Коля на работу, Миша в «Муху», Юрка в школу. Собрались, позавтракали, помыли за собой посуду и ушли. Самостоятельные. Вполне могут обходиться без нее. А она без них? Сердце сжалось от страха. А она без них – нет. Не сможет, никак не сможет. Марьяна всегда знала, что сильно привязана к своему теплому гнезду: мужу, мальчикам, но до нынешнего утра не понимала насколько. Да что мальчикам – юным мужчинам, еще чуть-чуть – женятся, будут любить своих жен, а она уже почти пропустила волшебное время, когда с ними легко и интересно. Сколько они еще пробудут одной семьей? Мало, очень мало! На что она тратит жизнь? На бизнес? Тоже мне бизнес – недвижимость! На Глеба? Но Глеб это… даже слов не подобрать, что это такое в ее жизни, Глеб. Зачем? С ним семью даже представить невозможно. Что же она будет делать, если… Нет, даже думать страшно. Марьяна испугалась. Всерьез. Никакая страсть не могла пересилить возникший страх. Дом, семья, оказывается, часть ее, огромная часть, отказаться – все равно что расколоть душу на два неравных куска. Невозможно. Марьяна Шахновская цельная. Всегда была такой. Меняться поздно. Значит, надо искать выход. А он прост, до примитивного – подобрать наконец квартиру Глебу и перестать вязнуть в этой сладкой муке, как муха в патоке. Убрать источник. Патоку. А муха, глядишь, сама как-нибудь – вычистит лапки, отряхнется и полетит. Свободная и независимая.

С этими мыслями она и проходила весь день. Страсть и страх менялись местами в Марьяниной душе, то обжигая, то царапая. В работе, как назло, после бурь и цунами случился полный штиль, и обе незваные эмоции порезвились вволю. Не на что было отвлечься. Агенты и стажеры исправно оформляли документы, чтобы спокойно отдохнуть в новогодние каникулы, пожав плоды декабрьской лихорадки. В первой половине дня она всего лишь подписала договор на покупку малогабаритной квартиры на окраине, практически готовой к продаже, с опытным агентом. В консультации подопечный Марьяны не нуждался. Да какие консультации, хозяин сам собрал документы и сидел на низком старте, тут даже полный дурак справится. Больше дел не нашлось. Слоняться по конторе меж снующих коллег, изображая деятельность, казалось глупым. Марьяна собралась домой, просмотрев предварительно распечатку – ничего нового. Все те же адреса. Не зная, радоваться или огорчаться выпавшей передышке, просто пребывая в том сумеречном состоянии, когда не только не знаешь, что делать, но и не хочешь ничего делать, Марьяна вышла на скользкую от втоптанного снега улицу и побрела домой. Уже дойдя до улицы Рубинштейна, услышала колокольный звон. Звонили к обедне, и, свернув на звук, она увидела Владимирскую церковь, стоящую на стыке двух проспектов, как ясная свеча. У церковной ограды, как всегда, ютились хитрые городские попрошайки, закутанные в театрально-ветхие тряпки, и старушки с ненужными мелочами, найденными как в собственных закромах, так и на помойках. Дверь была широко открыта, приглашая войти, и Марьяна решила – знак. Она поднялась по пологим ступеням на второй этаж и вошла в дивно пахнущий свечами и ладаном зал. «Давно я здесь не была, – подумала Шахновская, – и напрасно. Бабушку не поминала». Бабушка у Марьяны была верующая, но в храм ходила редко: во-первых, работала, а во-вторых, принадлежала к тому пуганому поколению интеллигентных людей, что предпочитали верить украдкой. В церкви они бывали на Рождество, но гораздо чаще – на Пасху. Золотое сияние свечей и смолистые ароматы курений неизменно оживляли в Марьяне ощущение особенного домашнего торжества. Неофициального, но такого вкусного, с любовно раскрашенными яйцами на старинном фарфоровом блюде, с куличами, прячущимися под вышитыми салфетками, с вкуснейшей пасхой с изюмом, топорщившейся на средней, самой широкой полке в холодильнике… И гости: мама с отчимом и маленькой сестрой. И крестная с подарками.

Она купила свечи и побрела вдоль икон, толком не понимая, зачем она здесь. Остановившись у иконы «Спас Нерукотворный», долго всматривалась, вспоминая «Отче наш», глядя в понимающие глаза Спасителя. Но слова застревали в забитой всякой деловой ерундой голове, и неожиданно, вразрез с каноническим текстом, на губах возникло: «Господи, помоги! Пошли ему квартиру, а мне облегчение, пусть все закончится, я не выдержу больше». Тут наконец всплыла в памяти забытая молитва. Марьяна, честно дочитав ее до конца, перекрестилась, поклонилась и отошла со странным чувством, что сделала что-то очень важное. Потом написала записочки за упокой бабушки и о здравии мужу, детям, маме и сестре с племянниками.

Вечер она, к радости семьи, провела дома. Приготовила ужин, испекла быстрый пирог с яблоками, купленными у смуглой быстроглазой торговки прямо на улице у рынка. По квартире, после отъезда бабки Люси почему-то ставшей большой и пустой, плавали аппетитные запахи. Но запахи не спасали. Квартира вдруг перестала нравиться. Марьяна подумала, что пустота, за которую она столько лет боролась, сейчас ее раздражает. Она не пошла на работу, а взяла в руки тряпку, ведро и принялась смывать последствия ремонта. Когда муж и мальчики вернулись домой, квартира сияла чистотой, а дома их ждали и мама, и ужин. Казалось, все стало как раньше.

А вечером случилось то маленькое чудо, из числа тех, что постоянно случаются с людьми и обычно проходят незамеченными. Принимаются как должное. Но Марьяна Шахновская оценила чудо по достоинству и даже тайком перекрестилась на старинную бабушкину икону Казанской Божьей Матери, хотя молилась в церкви у Спаса Нерукотворного. Впрочем, икона в доме всего одна. Нашлась квартира для Глеба. Марьяне позвонил давний клиент и поинтересовался, нельзя ли помочь старому товарищу, бывшему коллеге по работе продать жилье. Шахновская улыбнулась, она сразу узнала бывшего жителя старого города, они всегда так деликатны, ответила: «Да, конечно, можете смело давать мой номер телефона, я постараюсь помочь». Ровно через две минуты перезвонил бывший коллега и изложил свою проблему. Он уже года два как жил в Израиле, квартира, которую он хотел продать, была когда-то собственностью его матушки. Матушка оформила дарственную перед отъездом на сына, но через год заскучала и уехала на землю обетованную к семье. Очень скоро привыкла и к климату, и к стране, старушка оказалась крепкой и бойкой и больше не рвалась на Родину, в промозглый город на Неве. Недвижимость висела мертвым грузом, не принося никакого дохода. Даже сдавать ее некому, все давно уехали, бабушка собралась последней. Квартиру решили продать.

Когда Михаил Семенович, так звали хозяина, приехал и принялся оформлять документы для продажи, в первый раз он пришел в ужас от количества бумаг, необходимых для совершения сделки купли-продажи. Во второй раз, когда обратился в агентство и ему предложили за мамино жилье цену на несколько порядков ниже указанных в каталоге. На счастье, вспомнился бывший коллега, три года назад выехавший из дикой коммуналки в хорошую двухкомнатную квартиру в приличном районе при помощи какой-то Марьяны Шахновской. Телефон Марьяны ему дали, и он договорился о встрече. Цена, требуемая Михаилом Семеновичем за квартиру, Шахновскую не смутила, она честно сказала, что квартира столько и стоит, и пообещала даже привести клиента, который якобы давно ищет что-то подобное и готов заплатить нужные деньги. Это Михаила Семеновича очень устроило, потому что он, проведя почти два месяца в этой сумасшедшей стране, просто мечтал вернуться домой в Хайфу к Новому году. С деньгами, естественно.

Марьяна Шахновская не обманула и действительно пришла не одна, а с молодым человеком, он почему-то показался Михаилу Семеновичу смутно знакомым. Присмотревшись внимательно, сразу понял, – это лицо он видел пару-тройку раз в новостной телепрограмме по воскресеньям. «Ну, если работает на телевидении, значит, не прохвост», – решил Михаил Семенович и расслабился. «Действительно, хорошая девочка, и клиенты у нее солидные. Надо будет к Павлу заехать, поблагодарить коньячком». Они быстро договорились, парень с телевидения даже и не торговался – квартира ему откровенно понравилась! Сразу дал залог. Еще бы! Новый дом, чистенькая – сам ремонт маме делал, она и пожить в квартире толком не успела! Кухня хорошая, балкон прямо на парк, до метро четыре остановки! Впрочем, на метро никто не ориентировался – у парня машина, приличная немецкая машинка, чистенькая даже в это время года. Михаилу Семеновичу стало приятно, что в квартире мамы будет жить аккуратный человек – мамочка очень любит порядок, ей это тоже придется по душе. В общем, договорились. Одно плохо – молодой человек собирался на месяц в Крым, телекомпания принимала участие в выборах, но и здесь удалось договориться! Марьяна вызвалась оформить договор купли-продажи по доверенности, а деньги заложили в ячейку банка под две фамилии. Его, Михаила Семеновича, и Марьяны. Оформили честь по чести две доверенности, одну на покупку, другую для выдачи денег, журналист укатил себе в Крым, а Михаил Семенович принялся продавать оставшуюся мебель, всю, кроме кухонной, за кухонную ему полагалось от покупателя. Когда все было распродано, кроме старой раскладушки, а до Нового года оставалось пять дней, наконец-то оформили квартиру. Получили документы и поехали в банк. В банке получилась загвоздка, потому что за перевод денег на мамин счет в Израиле запросили совсем немыслимо, но хорошая девочка Марьяна отвезла Михаила Семеновича в другой банк, где он спокойно сделал перевод, и его не ободрали как липку. Марьяне Михаил Семенович подарил роскошную коробку конфет, а до Павла так и не доехал – случились билеты на удачный рейс, но мысленно пообещал себе: когда приедет сюда еще раз, обязательно зайдет. «Надо ему позвонить, поздравить с Новым годом», – вспомнил Михаил Семенович, устраиваясь в тесном кресле авиалайнера. Вскоре он заснул и проснулся дважды – поесть и перед посадкой. Павлу он позвонить забыл, но телефон хорошей девочки Марьяны из телефонной книжки не вычеркнул. Мало ли что. Пригодится.

Когда документы на квартиру Глеба были у нее на руках, а деньги ушли в благословенные земли, Марьяна вздохнула с облегчением. Бумаги, которые просила сделать Таня, тоже готовы. Можно отдавать. Вот все и кончилось. За те две недели, пока не видела Титова, она уже привыкла к тому, что вечером идет домой, в свое любимое гнездо. Правда, гнездо по-прежнему казалось ей слишком большим, но она надеялась, что привыкнет. Коля притащил елку, такую большую и пушистую, что не хватило игрушек, и они всей семьей придумывали, чем еще ее украсить. На елку повесили старинные безделушки, которые нашлись в доме, детские поделки мальчишек из старой коробки с антресоли. Ель получилась смешная, трогательная, какая-то очень домашняя, и Марьяна еще раз мысленно поблагодарила высшие силы и за квартиру, и за тот покой, пока еще хрупкий, как первый лед, что жил в ее душе эти две недели. В Новый год все оказались дома. Мальчишки куда-то собирались, но после полуночи, точнее старший, младший рассчитывал просто упасть ему на хвост, поэтому всячески подлизывался, помогал по хозяйству, позволял умеренно собой помыкать. Речь президента они аполитично прослушали вполуха, дожидаясь команды «можно». Коля почему-то никому не давал есть до того, как часы на Спасской башне начнут отбивать минуты нового года. Впрочем, такую традицию завела еще бабуля, муж только ее подхватил, поскольку бабушка и «внучатый зять» отлично ладили и любили друг друга, как родные.

Глеб позвонил, когда пробили куранты. Звонок ударил по нервам Марьяны, разбив ее душевное равновесие, как острый каблук хрупкую осеннюю лужу. Она почему-то сразу поняла, что это он, хотя позвонить могли многие.

– Привет! С Новым годом!

– Спасибо, и тебя.

– Как там моя квартира поживает?

– Отлично поживает, тебя дожидается. Чистенькая, светлая. Михаил Семенович даже полы помыл и раскладушку на помойку вынес.

– А кухню тоже вынес?