— Миссис Бакет имеет в виду мисс Мириам. Она любила лепешки. Разве вы не помните, миссис Бакет, как она приходила на кухню, когда вы пекли их?

— Она сказала мисс Джессика, — настаивала я.

— Она иногда путает имена, не правда ли, миссис Бакет? Перед вами мисс Джессика, а ваши лепешки любили мисс Мириам и мистер Ксавье. Я думаю, что миссис Кобб не смогла заменить вас.

— Никто бы не смог заменить меня, — выразительно произнесла миссис Бакет.

— Ваши лепешки — объедение, — сказала я вежливо, пытаясь в то же время понять, почему она сказала мисс Джессика.

Ханна быстро спросила, не хочу ли я осмотреть конюшню. Я отказалась. Мне пришло в голову, что мое посещение тайное, а слуги, конечно, будут об этом говорить, и чем меньше народу меня увидит, тем лучше. Я могла представить негодование моих родных, если они узнают о моей дружбе с Беном Хенникером. Мне было уже семнадцать, но я была младшим ребенком и, несмотря на сопротивление, должна была до определенной степени повиноваться. Поэтому какое-то время лучше было держать мои визиты в секрете.

Я сказала, что все было интересно, что я рада знакомству с миссис Бакет, затем поблагодарила Ханну и ушла. Спускаясь по тропинке на дорогу, я видела, что они смотрят мне вслед, и с радостью добралась до поворота, хотя это было опасно, ведь мои родители, Мириам или Ксавье могли увидеть меня.

Однако все обошлось, и я достигла Дауэр Хауза незамеченной. Мои мысли постоянно возвращались к тому, что сказала миссис Бакет о Джессике и о лепешках. Я дошла до Пустоши, нашла диск на могиле. И еще раз прочитала: «Джессика Клэверинг ию… 1880». Это должно быть та Джессика, о которой говорила миссис Бакет.

Весь жаркий август я посещала Оукланд Холл, и не только по средам, потому что Бен сказал, что ему не нравится монотонность, его всегда привлекали неожиданные события. И он говорил: «Приходите в понедельник» или «Я жду вас в среду, нет, лучше в субботу.» Иногда я бывала занята, и мы назначали другой день. Он выздоравливал и уже свободно передвигался с помощью костылей. Он подшучивал над своим протезом, называя себя «Бен Деревянная Нога», и уверял, что скоро будет ходить на этой деревяшке так же хорошо, как на ноге. Бен обычно держал меня за руку, и мы вместе прохаживались по галерее. Однажды он сказал:

— Здесь должны висеть семейные портреты, но мое уродливое лицо вряд ли подходит для этого.

— Это самое интересное лицо, которое мне довелось встретить, — сказала я.

При этих словах в его лице что-то дрогнуло — под жесткой оболочкой скрывался сентиментальный человек.

Он всегда много рассказывал, и передо мной вставали яркие картины его жизни. Я видела улицы Лондона и могла представить, как он, еще совсем молодой, с блестящими глазами, стремится к успеху и опережает других. Очень часто он с нежностью вспоминал о своей матери. Было ясно, что он ее любил. Однажды я сказала ему:

— Бен, вам надо было жениться.

— Я не из тех, кто женится, — ответил он. — Смешно, но в подходящий момент у меня никогда не было любимой. Синхронность играет большую роль в жизни — возможность, которая представится тебе в тот момент, когда ты в состоянии овладеть ею. Я не собираюсь отрицать, что у меня были женщины. Это будет ложь, а мы хотим истины. Около года со мной была Люси, и как раз когда я хотел узаконить наши отношения, что-то произошло и все изменилось. Затем была Бетти. Хорошая женщина, но я знал, что с ней тоже ничего не получится.

— Вы могли бы заполнить галерею портретами своих сыновей и дочерей.

— У меня были один или два ребенка, — сказал он, ухмыляясь. — По крайней мере, они заявили об этом, доказывая наше родство, когда я разбогател.

— Может быть, они поступили бы так же, останься вы бедным?

— Кто знает?

Так мы беседовали.