— Это весьма странно, — помолчав, сказал он. — Может быть, незнакомец был без бороды и у него были раскосые глаза?
— Мне кажется, — ответил я, — иными словами, я… я совершенно уверен в этом. Разве вы его видели?
Актер-кукловод покачал головой:
— Мне на память приходит только Голем.
Художник Фрисляндер опустил резак:
— Голем? Я уже столько о нем слышал. Цвак, вы знаете что-нибудь о Големе?
— Кто может утверждать, что он что-то
Тот не стал, однако, настоящим человеком и лишь влачил, как говорят, жалкое полусознательное существование. А жил он только в течение дня, когда раввин вкладывал ему в рот записку с магическими знаками, освобождая тайные силы вселенной.
И когда как-то вечером перед молитвой на сон грядущим раввин забыл вытащить записку изо рта Голема, тот впал в бешенство, понесся в темноте по переулку и стал крушить на своем пути что ни попадя.
Пока раввин не бросился ему навстречу и не вытащил бумажку со знаками.
И тогда истукан замертво рухнул на землю. От него ничего не осталось, кроме глиняного тела, его и сейчас еще показывают в Старо-Новой синагоге…
— Этого самого раввина пригласили однажды в замок к императору, он мог вызывать тени усопших и делать их зримыми, — вставил Прокоп. — Теперешние ученые твердят, что Он пользовался для этого Laterna magica.
— Конечно, не бывает объяснений, каковые и по сию пору не срывали бы аплодисментов, — не дрогнув бровью, продолжал Цвак. — Laterna magica! Как будто его величество император Рудольф, съевший на этом собаку, не мог с первого взгляда обнаружить весьма дешевую подделку!
Разумеется, мне неизвестно, что породило легенду о Големе, но что существует кто-то, не способный умереть, кто живет в этом квартале и прирос к нему всем своим существом, в этом я убежден. Из рода в род здесь обитали мои предки, и никто не может помнить о периодических появлениях Голема лучше, чем я!..
Цвак внезапно умолк, и по его лицу было видно, что он погружен в далекое прошлое.
Когда он, подперев голову, сидел за столом и при свете лампы его румяные юные щечки странно выделялись на фоне седой головы, я в мыслях невольно сравнил его черты с похожими на маски лицами его марионеток, которых он мне часто показывал.
Все-таки старик удивительно был на них похож!
Такое же выражение и те же самые черты лица!
Многие вещи в этом бренном мире не могут существовать друг без друга, понял я. А когда представил себе незамысловатую историю жизни Цвака, мне сразу же показалось загадочным и невероятным, что такой человек, как он, без пяти минут актер, получивший воспитание лучшее, чем его деды, вдруг вернулся к обшарпанному ящику для марионеток, чтобы снова выступать на ярмарках, чтобы принуждать тех же самых кукол, наверняка приносивших его пращуру нищенскую выручку, снова отдавать неуклюжие поклоны и разыгрывать напоказ набившие оскомину страсти.
Я понимал, что он не в силах был жить в разлуке с ними; они жили его жизнью, когда он оставил своих кукол, они превратились в его мысли, обитали в его мозгу, не давали ему передышки, пока он снова не вернулся к ним. И потому отныне он преисполнен любви к ним и с гордостью обряжает их в блестящую канитель.