Люцерна, как правило, вставала только после нашего ухода – отчасти для того, чтобы не пересекаться с Амандой. Но в то утро она была на кухне, в темном платье, какие носили все женщины вертоградарей, и, более того, готовила завтрак. В последнее время она стала чаще совершать такие подвиги. И поддерживать в квартире чуть больший порядок. Она даже вырастила на подоконнике в горшке чахлый помидорный куст. Наверное, старалась навести уют для Зеба, хотя они стали чаще ссориться. Они нас выгоняли, когда ссорились, но мы все равно подслушивали.
Ссорились они из-за того, где находится Зеб, когда он не с Люцерной. Он говорил, что работает. И еще он говорил: «Не напирай». И: «Тебе незачем это знать, для твоего же блага».
– У тебя кто-то есть! – кричала Люцерна. – От тебя разит чужой сукой!
– Ух ты, – шепотом замечала Аманда, – ну твоя мать и ругается.
И я не знала, то ли мне гордиться, то ли стыдиться.
– Ничего подобного, – устало отвечал Зеб. – У меня есть ты, зачем мне другие женщины?
– Врешь!
– О Господи Исусе на вертолете! Отвяжись наконец.
Зеб, капая на пол, вышел из душевого отсека. Я увидела шрам, где Зеба порезали – давно, когда мне было десять лет. У меня мурашки пробежали по спине.
– Как вы, мои маленькие плебокрыски? – спросил он, ухмыляясь, как тролль.
– Большие плебокрыски, – мило улыбнулась Аманда.
На завтрак была каша из жареных черных бобов и голубиные яйца всмятку.
– Очень вкусно, дорогая, – сказал Зеб Люцерне.
Я не могла не признать, что завтрак действительно неплохой, хотя готовила его Люцерна.
Она улыбнулась – слащаво, как обычно.
– Я хотела накормить тебя как следует, – сказала она. – Учитывая, что́ ты будешь есть всю остальную неделю. Старые корни и мышей, надо полагать.
– Кролика на вертеле, – ответил Зеб. – Я их десять штук могу съесть, с гарниром из мышей, а на десерт – слизняков, жаренных во фритюре.
Он взглянул на нас с Амандой и ухмыльнулся: нарочно хотел, чтобы нас затошнило.
– Звучит неплохо, – отозвалась Аманда.
– Ты чудовище! – воскликнула Люцерна, сделав большие круглые глаза.