Свечение было достаточно ярким, и фонари не включали. Казалось, они очутились в лазурных водах Карибского моря. Свет лился волнами, как северное сияние.

– Как, во имя всего святого, они здесь живут? – Канер все еще говорил шепотом.

Обстановка чем-то напоминала храм. В отдалении едва слышно шумела река. Вокруг не было ничего, кроме мягкого, пульсирующего голубого света. Воздух в этой камере казался другим – суше и немного теплее.

– Кто знает… – В голосе Халли звучал благоговейный трепет. – Живут ведь. По-видимому, миллиарды лет.

– Стоял бы здесь и смотрел часами, – зачарованно произнес Канер. – Все равно что наблюдать за огнем.

– Знаю. Кожей оно тоже ощущается. Чувствуешь?

– Да, немного. Как теплота.

Они сбросили рюкзаки. Не включая фонарь, Халли достала термоконтейнер – алюминиевый цилиндр длиной восемнадцать и диаметром шесть дюймов с четырьмя капсулами из нержавеющей стали размером с пробирку. В нижней части термоконтейнера был установлен питающийся от батареи БПМ – блок поддержания микроклимата. У «лунного молока» – она по горькому опыту знала – очень маленький диапазон выживаемости: плюс-минус четыре градуса по температуре и плюс-минус пять процентов по влажности. И полное неприятие света, как естественного, так и искусственного. Ничего удивительного, если учесть, что эти существа эволюционировали в гиперустойчивых условиях и кромешной темноте.

– Теперь самое трудное.

Халли установила четыре контейнера на пол пещеры под колонией лунного молока. Биомасса тут же приобрела розоватый оттенок.

– Боже. Ты только посмотри! – Канер застыл на месте.

– Знаю. Удивительно, да?

– Меняет цвета. Как осьминог.

– Скорее, как хамелеон. – Халли раньше занималась изучением этого вопроса. – У головоногих изменением цвета управляют мышцы. У «лунного молока» мышц нет, значит, это клеточная сигнализация, как у хамелеонов. У них изменение цвета происходит в ответ на колебание температуры. На стресс. Возможно, реакция хроматофоров на гормональные выбросы.

Она надела изолирующую маску высокого класса фильтрации, способную задерживать частицы размером 0,1 микрона. Натянула хирургические перчатки длиной до локтя, вынула из стерильной упаковки хирургическую ложку и скальпель «Бард-Паркер № 60» с прямым лезвием.

– Значит, фокус вот в чем. – Халли повернулась к Канеру. – После того как мы отделим порцию, у нас есть около десяти секунд, чтобы поместить ее в капсулу термоконтейнера, иначе жизнеспособность теряется. Я накладываю вещество, ты устанавливаешь капсулы. Сперва надень маску и перчатки.

Канер сделал, как ему велели. Затем взял одну из капсул, открутил крышку и протянул Халли. Сделав надрез скальпелем, она отсекла часть биомассы чуть меньше объема контейнера, из-под разреза хирургической ложкой осторожно вынула порцию. Первые несколько секунд та светилась и пульсировала в гармонии с основной биомассой; затем начала тускнеть, и пульсация света замедлилась. Появился специфический запах, напомнивший Халли давленый виноград.

– Теперь быстро! – шепотом приказала она – скорее себе, чем Канеру.

Тот стоял рядом с капсулой наготове. Халли уложила образец.

– Закрывай!