Как и было у них установлено, он пользовался обыкновенным телефонным автоматом в Джорджтауне. И звонил в самый обычный телефонный автомат в Манхэттене. Это был самый надежный способ избежать прослушивания.

И вот — пожалуйста!

Голос, который поприветствовал Спарроухоука, принадлежал человеку, которому, похоже, было известно, что Тревор звонит из другой страны.

— Поли говорит, что уверен в том, что ты там провернул хорошую работенку. Он просил тебе передать, чтобы ты сообщил все через меня. Всю информацию.

Всю информацию...

Она заключалась в двух частях.

Во-первых, восемь миллионов Молизов, которые канули в кайманский банк, как в Лету, — проследить за ними уже невозможно никакому ревизору, никакой комиссии, — вернутся в Америку через три дня в виде займов предприятиям, находящимся под контролем Молизов. По процентным выплатам по этим займам Молизу будет предоставлена значительная налоговая скидка.

Во-вторых, пятнадцать минут назад Спарроухоук сделал еще один телефонный звонок и передал распоряжение, — только не своим «Менеджмент Системс», — о совершении в ближайшие сорок восемь часов одного заказного убийства, нужного клану Молизов.

Посеребренный сединой англичанин прижимал к уху телефонную трубку, сильно затягивался овальной турецкой сигаретой и задумчиво смотрел на «Гордость Бирмы», чьи пурпурные и золотистые цветки делали ее одной из самых красивейших пород деревьев в мире.

За окном на велосипедах проехали две юные студентки. Их чересчур уж оживленное хихиканье говорило о том, что они приняли по приличной дозе ганджи. Они ехали на Семимильный Пляж. На рулях у них покачивались ласты и маски с трубками. Одна из них, — беленькая, — напомнила Спарроухоуку о Валерии, его дочери. Внезапно он припомнил и о том, что обещал ей привезти с Кайманов какую-нибудь коралловую безделушку. Хорошо, что вспомнил. Теперь бы опять не забыть...

— Эй, я знаю, что ты меня слушаешь, — вновь раздался на том конце провода бодрый голос. — Так шумно дышишь...

«Ах, паршивцы! Все-таки умудрились сесть нам на хвост, — с досадой подумал Спарроухоук. — Особенно один, самый главный паршивец...»

Он прикрыл ладонью трубку и кивком головы приказал Робби подойти поближе.

— Это Мэнни Деккер, так его мать! — прошептал Спарроухоук, когда охранник приблизился.

Глаза Робби полезли на лоб.

— На том конце провода?!

— Да тише ты, черт бы тебя побрал! Кто бы это ни был, но он усиленно пытается изменить свой голос, закрывая трубку носовым платком. Точно, конечно, сказать трудно, но я нутром чувствую, что это негодяй Деккер!

— Сукин сын! Как он узнал, в какую нью-йоркскую будку мы позвоним?! Как он вообще узнал о том, что мы здесь и что будем звонить в Нью-Йорк?!

Спарроухоук боролся со своей яростью, не мигая глядя на заходящее солнце, — ярко-красный шар, — которое окрасило воду в ярко-малиновый цвет винной бутылки с каберне. Черт возьми, как же он ненавидел находиться в шкуре преследуемого охотниками медведя!..

— Уже неважно, как он обо всем этом пронюхал! Главное, что пронюхал. В конце концов, он не самый глупый из офицеров нью-йоркской полиции.