— Карате — это все, что у меня осталось в этом сраном мире! И не вздумай мне еще раз сказать, что я боюсь Робби Эмброуза! Я не хочу про это ничего слышать, тебе ясно?! Ясно?! Я задал вопрос — отвечай!

Мичи, закрыв рукой то место на лице, куда ее ударил Деккер, проговорила надтреснутым голосом:

— Прошу тебя... прости меня. Я не знала, что тебя так ранит история с Дорианом. Я не знала, как ты сильно меня любишь. О, Мэнни!

Она зарыдала и протянула к нему руки, но он отшатнулся от нее.

Она взглянула ему в лицо и многое там увидела. Там было ощущение вины и стыда, которые терзали его за то, что он ударил ее. Эти чувства переполняли, душили его.

— Мне надо вдохнуть свежего воздуха, — глухо проговорил он. — Пойду пройдусь. Проветрюсь. Ты... извини меня. Я... не хотел, правда.

Он быстро повернулся и вышел.

Он ушел прежде, чем Мичи успела крикнуть ему, что удар ничего не значит, что она претерпела много больше за прошедшие шесть лет, что это не он, а она доставила ему боль и страдания, о чем она жалеет больше, чем о чем бы то ни было другом в жизни.

Мичи стояла на пороге своего номера и молилась на то, чтобы Деккер остановился и вернулся к ней. Но двери лифта захлопнулись за ним и она услышала, как старая машина, скрипя тросами, устремилась вниз. Она взглянула на индикатор и увидела, что лифт дошел до первого этажа и выпустил Мэнни в вестибюль.

Что произошло? Неужели его, любовь по отношению к ней превратилась теперь в ненависть?..

Только сейчас она поняла, что оставаться честной с собой неминуемо означало быть фальшивой с Мэнни.

Внезапно индикатор показал, что двери лифта вновь открылись в вестибюле, закрылись и машина поехала вверх. Лифт возвращался! Сердце Мичи забилось так яростно, что она не могла нормально вздохнуть. Мэнни... Он возвращается в ней! Он по-прежнему любит ее!

Лампочка индикатора зажглась на ее этаже, лифт остановился и двери открылись.

В холл вышли два вьетнамца. Молодые люди, официанты, в белой униформе. Стройные и невысокие. Они катили тележку с выполненным заказом Мичи. Вернее, катил один. На тележке в особых горшочках были разложены блюда. Сверкали чистые тарелки, приборы и желтая роза в миниатюрной синего цвета вазе из Лиможа. Другой официант в одной руке убаюкивал цинковое ведрышко со льдом, откуда высовывалось горлышко бутылки шампанского. В другой руке он нес заказанный Мичи графин с красным вином. Дойдя до хозяйки номера, все еще стоявшей на пороге, оба вьетнамца вежливо поклонились и сказали по-французски:

— Добрый вечер, мадам.

Мичи все еще продолжала смотреть на лифт. Всю ее сжигало горчайшее разочарование.

— Добрый вечер, — машинально ответила она и отошла в сторону, чтобы они могли войти в номер.

Когда официанты ушли, она осталась в номере одна. Сидела за столом у стены под копией знаменитого гобелена «Леди и Единорог». Перед ней на столе лежала карточка от человека, передавшего ей бутылку шампанского. Это был француз, алмазный дилер. Он приписал к карточке номер своего телефона. Она прочитала его короткое послание, выдержанное в категориях безупречного хорошего тона и вежливости. Он желал ей хорошо провести время в Париже. Глаза Мичи отяжелели от слез. Строчки стали расплываться и терять четкость.

Она вдруг схватила цинковое ведрышко и грохнула его об пол. Осколки льда разлетелись по ковру, а шампанское уцелело, благодаря толщине стекла бутылки. Она откатилась к ножке кресла. Мичи с яростью порвала карточку на мелкие кусочки и швырнула ее себе под ноги. После этого она одним движением смела со стола весь свой обеденный заказ.

Она устала от одиночества. Устала от страха. Устала от высокого звания самурая. Мысль о том, что она навсегда потеряла Мэнни, ужасала ее. Мичи уронила голову на руку и зарыдала в голос.