Какое зловещее сходство с выдумкой Эррту, который почти уничтожил Вульфгара! Это была дьявольская ложь, призванная свести Дзирта с ума, прелюдия к сцене, где хищная тварь будет пожирать все, что ему дорого, у него на глазах, а ему придется совершенно беспомощно смотреть на это.

Она завлечет его, вынудит заняться с ней любовью, потом у нее появится ребенок, и этого ребенка сожрет чудовище – пир демона!

И все, что было Дзиртом До’Урденом, умрет – все, кроме физической оболочки, которая вечно будет испытывать нестерпимую боль!

Ивоннель наблюдала за этой сценой, сидя в зале прорицаний в Доме Бэнр. Это был ее «спусковой механизм», предположение, которое она внушила Дзирту До’Урдену.

Она почувствовала, как пульсирует магический «сигнал тревоги», когда Кэтти-бри намекнула Дзирту на рождение ребенка; это ощущение заставило ее прибежать сюда, в комнату с магической чашей, чтобы взглянуть на следопыта.

И вот она увидела, как Видринат умело, быстро, плавным движением выхватили из ножен, а Кэтти-бри даже не заметила этого!

Ивоннель затаила дыхание и тряхнула головой; внезапно она ощутила неуверенность в себе, ощутила укол сожаления.

– Это будет Эррту? – жестко спросил Дзирт.

Кэтти-бри отступила, и глаза у нее округлились от изумления: она наконец заметила в руке Дзирта Видринат.

– Эррту? – повторил Дзирт. – Говори!

– Дзирт, ты что?

– Или Демогоргон придет отомстить мне? – спрашивал дроу, наступая.

– Дзирт…

– Или ты самолично играешь со мной, мерзкая Ллос?

Клинок взлетел, острие его очутилось у горла Кэтти-бри.

– Ты думала, что сможешь обмануть меня? Ты думала… – выкрикнул он, нанося удар.

Кэтти-бри ахнула и, стремительно откинув голову назад, попятилась. Лезвие лишь оцарапало ее кожу, но выступила кровь; только вид ярко-алой струйки остановил руку Дзирта и спас женщину от неминуемой гибели.

Он не мог этого сделать. Он знал, что перед ним не Кэтти-бри, что это мираж или, скорее всего, какой-то демон, принявший обличье женщины.

Но все равно не мог пронзить ее мечом. Он не мог причинить вред этому образу, этому обману, этому прекрасному, чудесному существу, которое, оказывается, он любил больше собственной жизни.

Он не мог.