– Небольшая плата в поисках совершенства.

Я смотрю на него в восхищении. Дофин еще не вступил в брачные отношения с этой ужасной дофиной – отчасти всему виной ее рыжие волосы и веснушки, – но отца его в подобном не упрекнешь. Луи всегда пылок и готов к усладам; часто мы занимаемся любовью три-четыре раза за ночь. Хотя занятия любовью и не вызывают во мне естественного вожделения, которое воспевают поэты, – должна заметить, что поэты в основном мужчины, наверное, эти удовольствия доступны исключительно мужчинам? – но я обожаю находиться в его объятиях, мне нравится доставлять ему удовольствие, которое он явно от меня получает. Он восхитительный человек, двадцать раз за день я благодарю Бога и небо за то, что он принадлежит мне.

Он проводит руками по моей спине.

– Ни одного изъяна, ни единого. Ты подобна богине, которую сотворили из самого совершенства, и только для меня. Может, ты еще и бессмертна? Нет, подожди, мне кажется, я заметил веснушку под правой подмышкой. – Пальцы его замирают, он щекочет меня в том месте.

Я беру его руку и кладу на маленький шрам на своем плече; он нежно его целует.

– Один крошечный шрамик, дарованный богами, чтобы напомнить нам, что мы люди. Что случилось?

– Упала на острый край резака для фитилей и сильно порезалась. Мне было лет пять.

– Резак для фитилей? А что это?

– Ах, месье, вам еще многому придется научиться. Боюсь, вас слишком избаловали. – Я наклоняюсь ближе и дышу ему в ухо, как будто собираюсь поведать величайшую тайну: – Резак для фитилей предназначен для того, чтобы обрезать фитили в свечах, обрезать до нужной длины, чтобы она горела определенное время.

– Вот как! – шепчет в ответ король. – Ты настоящий оракул, который каждый день раскрывает все новые тайны.

Я пытаюсь отстраниться, но он не отпускает меня. Такое настойчивое проявление чувств, конечно, льстит, но временами подавляет.

Однако недели не прошло, как король заскучал и стал более раздражительным. Ему не нравится квартет виолончелистов, которых для нас пригласил распорядитель «Menus Plaisirs»[6]. В Версале подобными развлечениями ведает первый камер-юнкер – самый престижный из всех титулов, который передается лишь кому-то из четырех наиболее знатных аристократических семей. В этом году – слава Богу, что год уже заканчивается, – это звание носит герцог де Ришелье, но его с нами в Шуази нет, и я не уверена, кто здесь за это отвечает. Всю первую часть Луи зевает, а потом громко жалуется, что он должен весь вечер слушать их пиликанье.

– Эта музыка испортит мне всю охоту, – ворчит он, поджимая губы и отводя от меня взгляд. Его спутники держатся поодаль, и по их молчанию я понимаю, что они привыкли к таким вспышкам.

– Тогда мы должны придумать что-то другое, чтобы развлечь нас! Никто не заставит нас их слушать.

– Знаете ли, – протягивает Луи, ударив рукоятью кнута по охотничьим сапогам, – все уже решено и…

– Чепуха! Мы должны слушать только то, что нравится, никто не может навязать нам глупые обычаи, если мы того не хотим.

Луи смеется несколько хрипловато. Я не знаю, злится он на меня, или на распорядителя, или на весь окружающий мир в целом. Полагаю… надеюсь? Что злится на распорядителя.

– В моем мире правят традиции.

Я смотрю на него, не зная, что сделать и что сказать. Он ведет себя несколько по-детски, но, конечно, я стану его уговаривать.

Он вздыхает и отворачивается.