— Наверх ступай! — крикнул, пятясь, Ник.

Помочь — ей?! Обхватить жирную тушу руками, позволить опереться на себя?! Метра за три от бомжихи несло вокзальным сортиром и блевотиной. Она, конечно, человек…

Бомжиха остановилась, склонила голову к плечу, кокетливо выпятила губы:

— Па-арень! Помоги!

Дым, к счастью, не рассеялся и отчасти заглушал ее «аромат».

— Я ранена!

Ник сплюнул на пол. Ранена она. Не опохмелилась, наверное! В мире было достаточно вещей, с которыми он пытался бороться и которые ненавидел. Бомжей-алкашей, по мнению Ника, можно было отстреливать. Эти люди сами выбрали свою «жизнь». И сами ее угробили.

Тетка принялась раздеваться. Замерев, как в кошмаре, Ник наблюдал. Слетела на пол верхняя тряпка, бомжиха задрала первый свитер, второй… Ника замутило. Он подозревал, что, если ее отмыть, найдется майка. Когда бомжиха завернула наверх задубевшую рубаху, ткань хрустнула.

Ник против воли уставился на иссиня-белую, в серых потеках кожу. Посреди брюха, отвисшего, с глубоким провалом пупка, зияла рана. Теперь, когда бомжиха отодрала тряпки, кровь капала на плитку.

Баба посмотрела на Ника:

— Во. Вишь? Раненая я!

Она прекрасно знала, что Ник должен ей помочь, и улыбнулась, показав черные пеньки зубов.

Должен?! Нет уж.

— Раненая? Ну и сдохни! — Ник развернулся и бросился вверх по эскалатору.

Завидев его, усатый врач поднял руку:

— Сюда давай!

За открытой дверью «скорой» кто-то причитал, кто-то ругался. Усатый курил рядом. Он поделился с Ником сигаретой, сунул ему в руки крышку от термоса, полную черного кофе.

— Кончились? Всех вывели?

— Почти, — прихлебывая осторожно, чтобы не обжечься, ответил Ник. — Я вроде больше не нужен. Пойду.

— Иди. — Врач затянулся и выпустил в небо облачко дыма. — Ты с родными хоть связался? Мобильники хреново пашут, я никому дозвониться не могу.