Марит Ос кивнула, хотя и не понимала, как можно нести яйца без кур и чем директору не угодила их естественная, такая совершенная форма. Но времени раздумывать над посторонними вещами не было: они спускались на лифте ещё ниже, и Хансен-Высочансен говорил без умолку. Они прошли ещё через два этажа, которые занимал тестосмесительный цех, и оказались на этаже, где выпекались вафли. Всё увиденное раньше Марит понравилось, но вид пекарни превзошёл все ожидания.
Здесь в несколько рядов стояли пекари. Одетые в светло-серую, полностью закрывающую все части тела униформу, они стояли перед двумя огромными вафельницами, на которых выпекались четырёхугольные вафли размером двенадцать на двенадцать квадратов. Как только пекари снимали с одной вафельницы все сто сорок четыре квадрата и заливали в неё новую смесь, как нужно было снимать сто сорок четыре квадрата с другой вафельницы.
Пекари трудились не покладая рук. Они были сосредоточены на процессе и работали очень быстро. Пекарня занимала несколько этажей, и Марит и Хансен-Высочансен спускались в Подземелье всё ниже. Чем ниже, тем измождённее выглядели рабочие, тем хуже было освещение, тем мрачнее обстановка.
Кое-где на стенах были нарисованы маленькие белые цветы, но от этого атмосфера не становилась менее тягостной.
– Скоро самый нижний этаж? – спросила Марит дрожащим, как у маленькой девочки, голоском.
– Довольно скоро, – ответил генеральный директор, сверкнув в темноте белоснежными зубами.
Наконец лифт остановился, и Марит поняла, что они приехали на самый нижний этаж Подземелья. Здесь уже не было ни пекарей, ни вафельниц. Только множество труб, желобов и конвейеров с большими ящиками. Здесь было почти совсем темно. Марит различала только слабые очертания сновавших туда-сюда людей. В невероятной спешке они что-то делали, но что именно – Марит не могла разобрать.
– Какой это этаж? – спросила она с напускным безразличием.
– Минус тринадцатый, – ответил Хансен-Высочансен с серьёзным видом. – Подземных этажей столько же, сколько надземных.
– Вот это да! – воскликнула Марит, но собеседник словно не слышал её.
– Это самое дно, ниже некуда. Здесь работают сборщики отходов.
– Сборщики отходов, – повторила Марит. То, как руководитель руководителей произнёс это слово, прозвучало как медицинский диагноз.
– Это не какая-то там работа для слабаков, – разоткровенничался Хансен-Высочансен, как будто забыл, что рассказывает всё это новичку. – Особенно сейчас, когда мы внедряем новый дизайн вафель и для переработки остаётся всё больше отходов.
– А как происходит их переработка? – спросила Марит, вся дрожа. Ей было жаль тех бедолаг, что работали всю жизнь здесь, под землёй.
– Дело в том, что мы пускаем отходы в производство. Перемалываем и добавляем в смесь для вафель. Теперь, когда мы срезаем уголки вафель, их производство обходится дороже, и сборщики отходов почти не получают жалованья. Рабочие здесь подолгу не выдерживают, приходится постоянно обучать новых. А у старых промерзают мозги, и они заканчивают свой путь в Морозильнике.
У Марит не укладывалось в голове, как директор мог говорить об этом ужасном месте с такой лёгкостью. Всем было известно, что попавшие в Морозильник никогда оттуда не возвращаются.
Хансен-Высочансен нажал самую верхнюю кнопку. Марит бросила прощальный взгляд на бедных изгоев. Ну и работа! Ну и жизнь! Должны же быть у них другие пути, кроме как закончить свою жизнь в этом страшном месте, откуда никто никогда не возвращался.
Вдруг Марит заметила кое-что на минус тринадцатом этаже и резко нажала кнопку «стоп».
– Что ты делаешь, чёрт возьми! – раздражённо крикнул генеральный директор. – Это запрещено! Ни один
Марит Ос не слышала, что говорил Хансен-Высочансен, – она вдруг вспомнила, где видела эти белые цветы.