— Здесь твой отец, — показал Пеппо. — А рядом твоя мать. — Он замолчал, погрузившись в воспоминания. — Она была такой молодой… Я думал, она намного меня переживет.
Со стесненным сердцем я смотрела на две мраморные таблички — все, что осталось от профессора Патрицио Сципионе-Толомеи и его жены, Дианы Ллойд Толомеи. Всю жизнь родители были для меня смутными, чуть ли не пригрезившимися тенями, и я никогда не думала, что когда-нибудь окажусь к ним так близко — физически, разумеется, — как сейчас. В фантазиях о путешествии по Италии мне отчего-то не приходило в голову, что мой первейший долг по приезде в страну — навестить могилу родителей, и меня охватила горячая благодарность Пеппо, который без слов подсказал мне поступить достойно и прилично.
— Спасибо, — тихо сказала я, сжав его руку, опиравшуюся на мое плечо.
— Их смерть стала огромной трагедией, — сказал он, покачав головой. — Все записи Патрицио погибли в огне. У него была прелестная ферма в Малемаренде — все пропало. После похорон твоя мать купила маленький дом возле Монтепульчано и поселилась там с тобой и твоей сестрой, но она уже никогда не стала прежней. Каждое воскресенье она носила цветы на его могилу, но, — он вытащил из кармана носовой платок, — никогда больше не изведала счастья.
— Подождите. — Я тупо смотрела на даты смерти на табличках. — Отец умер раньше матери? Они же вроде погибли одновременно… — Еще недоговорив, я сообразила, что отец погиб больше чем за два года до мамы. — Так вы говорите, пожар?..
— Кто-то… Нет, я не должен этого говорить! — Пеппо нахмурился от досады на самого себя. — Произошел пожар, ужасный пожар. Усадьба твоего отца сгорела полностью. Диане повезло — в тот день она была в Сиене, ходила с вами по магазинам. Это была огромная трагедия. Я думал, Господь простер над Дианой оберегающую длань, но два года спустя…
— Дорожная авария, — пробормотала я.
— Ну да… — Пеппо поковырял пол мыском ботинка. — Я не знаю, что произошло на самом деле, и никто не знает, но я тебе кое-что скажу… — Он впервые поднял на меня глаза. — Я всегда подозревал, что к этому приложили руку Салимбени.
Я не знала, что сказать. Мне вспомнилась Ева-Мария и ее чемодан одежды. Она была так добра, так искренне предлагала дружбу…
— Был такой молодчик, — продолжал Пеппо. — Лучано Салимбени. Отъявленный негодяй. Ходили слухи. Я не хочу… — Пеппо нервно взглянул на меня. — Пожар. Пожар, в котором погиб твой отец. Поговаривали, что это был поджог, вроде кто-то хотел его убить и уничтожить его записи. А какой красивый дом пропал!.. Так вот, кажется, твоя мать что-то спасла из огня. Что-то важное. Документы. Она боялась говорить об этом, но после пожара начала задавать странные вопросы…
— О чем?
— О самом разном. Я не знал ответов. Она спрашивала меня о Салимбени, о подземных ходах, хотела найти могилу, как-то связанную с эпидемией чумы…
— Бубонной чумы?!
— Да, которая в 1348 году выкосила чуть не всю Сиену. — Пеппо откашлялся, справляясь с неловкостью. — Понимаешь, твоя мать верила, что над Толомеи и Салимбени висит старинное проклятие, и пыталась узнать, как его снять. Она была одержима этой идеей. Хотелось ей верить, но… — Пеппо оттянул ворот, словно ему вдруг стало жарко. — Она была непреклонна. Она считала, что все мы прокляты — смерть, разорение, несчастные случаи, чума на оба ваших дома — так она повторяла. — Пеппо глубоко вздохнул, переживая заново болезненные воспоминания прошлого. — Она постоянно цитировала Шекспира, вообще очень серьезно относилась к «Ромео и Джульетте», считала, что все это случилось здесь, в Сиене. У нее была на этот счет своя теория… — Пеппо снисходительно покачал головой. — Не знаю, я не профессор. Мне известно лишь о существовании молодчика Лучано Салимбени, который охотился за сокровищем.
Не удержавшись, я живо спросила:
— Каким сокровищем?
— Да кто ж его знает? — всплеснул руками Пеппо. — Твой отец головы не поднимал, читая старые легенды, бредил потерянными сокровищами. Твоя мать сказала мне однажды о… Как же она это назвала? А, «Глаза Джульетты». Не знаю, что она имела в виду, но, по-видимому, это большая ценность, и именно за ней охотился Лучано Салимбени.
Я сгорала от желания узнать больше, но Пеппо выглядел очень измученным, почти больным. Он пошатывался и все хватал меня за руку, пытаясь удержать равновесие.
— На твоем месте, — продолжил он, — я был бы очень, очень осторожен. И не доверял никому по фамилии Салимбени. — Увидев выражение моего лица, он нахмурился: — Ты думаешь, я pazzo… сумасшедший? Вот мы стоим у могилы молодой женщины, безвременно нас покинувшей. Она была твоей матерью. Кто я такой, чтобы говорить тебе, кто ее убил и почему? — Его рука на моем плече сжалась. — Она мертва. Твой отец мертв. Это все, что я знаю. Но мое старое сердце Толомеи подсказывает, что ты должна быть очень осторожна.
Старшеклассницами мы с Дженис участвовали в школьном спектакле. Так совпало, что в тот год ставили «Ромео и Джульетту». После проб Дженис утвердили на Джульетту, а мне досталась роль дерева в саду Капулетти. Разумеется, сестрица основное внимание уделяла красоте ногтей, а не заучиванию строф, и всякий раз, когда мы репетировали сцену на балконе, я шепотом подсказывала ей первые слова каждой реплики — все равно торчала на сцене с ветками вместо рук.