Фальсификат? Несомненно. Но с двумя важными оговорками. В первом, критически важном туре он сплоченно работал на Зюганова. Во втором, когда все стало яснее ясного, местные начальники в своих вполне прозрачных интересах кинулись демонстрировать лояльность победителю. Когда никто их особенно и не просил — победа Ельцина была уже обеспечена.
Сегодня мастера героического эпоса с негодованием вскрывают эти ужасающие язвы перед лицом изумленной общественности. Вот вам, товарищи, факты явного фальсификата в пользу Ельцина!! Спасибо, факты принимаются. Ничего поразительного в них нет — по крайней мере, для специалиста. Но, пожалуйста, ответьте на несколько простых вопросов.
Почему все примеры относятся к территории электоральных султанатов? И почему только ко второму туру (за исключением малозначимых из-за очень небольшого числа избирателей Ингушетии, Калмыкии, Тывы)? Как будто в первом туре, когда республиканские власти вовсю топили за Зюганова, все было безукоризненно чисто. А главное, что было на остальной, главной территории «Большой России», где Ельцин обыграл Зюганова с явным преимуществом уже в первом туре, причем без признаков централизованного фальсификата? (Еще раз оговоримся насчет лужковской Москвы и шаймиевской Казани.) Наконец, почему никто не возьмет на себя труд хотя бы примерно посчитать, сколько голосов с помощью регионального административного ресурса можно было перекинуть от Зюганова к Ельцину и какой вклад это могло внести в победу последнего?
Ельцин собрал в первом туре 26,7 млн голосов (35,3 %). Зюганов — 24,2 млн (32 %). Ельцин получил поддержку главным образом в крупнейших городах, Зюганов главным образом в провинции. Электоральные султанаты за счет фальсифицированного возвышения над средним по стране уровнем подбросили Зюганову в первом туре, по самым скромным подсчетам, никак не менее 2–2,5 млн голосов из его общего числа в 24,2 млн. Малонаселенные и немногочисленные султанаты, игравшие за Ельцина, могли добавить ему в первом туре никак не более 1 млн из его общей суммы в 26,7 млн. Итого, на пальцах, если убрать влияние «восточных хитростей», в первом туре у Ельцина было бы более 25 млн голосов, а у Зюганова менее 22 млн.
Без султанского фальсификата отрыв Ельцина в первом туре был бы больше. В ста самых больших городах России, без оглядки на их республиканский или иной статус (это 40 % электората РФ), Ельцин собрал 42,9 %, а Зюганов лишь 22,9 %. Если ограничиться десятью крупнейшими супергородами, то различие еще драматичней: 52,4 % за Ельцина и 18,1 % за Зюганова. Практически втрое. Послушайте, уважаемые защитники советских идеалов, вы же должны помнить, что В.И. Ленин называл города двигателями прогресса и все такое… И вслед за «Коммунистическим манифестом» возмущался «идиотизмом деревенской жизни». Вот на выборах 1996 г. города как раз и показали свою антисоветскую (в тогдашнем раскладе — ельцинскую) сущность. В то время как лидер КПРФ получил поддержку в деревенской (главным образом национальной) глубинке. Где результаты всегда рисовали, рисуют и еще долго будут рисовать. Географическая действительность в очередной раз грубо противоречит коммунистической сказке.
В контексте нашей темы сюжет интересен не тем, кто «по-настоящему» победил в 1996 г. (победил, нравится вам или нет, Б. Ельцин), а наглядной демонстрацией правил регионального менеджмента и организации постсоветской коммуникативной памяти. Устранить «восточные хитрости» и сделать избирательный процесс по-европейски прозрачным вряд ли возможно быстрее, чем за несколько поколений. Так устроена страна. Султанаты — неотъемлемая часть российской политической территории и культуры. Или вы (как Путин) принимаете восточный фланг таким, какой он есть, признавая далекие от демократических идеалов интересы местных элит. Или (как Ельцин) вступаете с ними в системный конфликт, рискуя в лучшем случае получить организованный саботаж и электоральную торпеду в борт, а в худшем поставить под угрозу территориальную целостность. Есть, конечно, еще вариант с этнической зачисткой, расстрелом руководства, высылкой провинившихся народов и лишением их избирательных прав. Но с этим, пожалуйста, к тов. Сталину.
Все прочие варианты так или иначе сводятся к политическому торгу, более или менее закамуфлированному нажиму, скупке лояльности (в том числе на коррупционной основе), запугиванию компроматом и прочим не слишком изящным телодвижениям между Центром и республиками. Это с европейской точки зрения плохо. Но какова альтернатива? Если ваша задача не потрясать публику свободолюбивыми речами, а реально управлять разношерстными территориями, где властные рычаги в руках товарищей с отчетливыми байскими, уголовными или советскими (что почти одно и то же) замашками, то восприятие меняется. Такова нехорошая материальная действительность, которая бесцеремонно противоречит доброй теоретической сказке.
Здесь уже вопрос к социокультурным очевидностям благонамеренных либералов. Их образ России так же одномерен, как у коммунистов, хотя и противоположен по знаку. Тем подай «порядок» и товарища Сталина, а этим «европейские свободы». Меж тем настоящая Россия (и тем более СССР!) где-то посредине. Демократизация и связанное с ней ослабление кремлевского диктата на западном фланге советской державы привели к появлению по-европейски успешных в экономическом и правовом отношении независимых республик. А на восточном фланге освободившийся бывший первый секретарь ЦК Коммунистической партии Туркменской ССР тов. Ниязов демократично, под бурные и продолжительные аплодисменты трудящихся, превратился в Отца всех туркмен (Туркменбаши) и народного вождя (сердара). Конкурентов (бывших товарищей по республиканскому ЦК) он уничтожил в раскаленном зин-дане посреди приаральских Каракумов, а себе поставил золотую статую в центре Ашхабада. Манеры его среднеазиатских соседей, вынужденно отметивших в 1991 г. праздник суверенитета и народовластия, оказались весьма схожими.
Плоды свободы и демократии в разных социокультурных средах сильно различаются на вкус. Европейская культура России Серебряного века осталась далеко в прошлом — скажем спасибо неутомимым борцам за интересы народа во главе с тт. Лениным и Сталиным. Но ее книжный образ остался «очевидностью» в голове прогрессивной общественности и мешает ей, общественности, увидеть и понять неприглядную политическую действительность советской и постсоветской России.
В СССР под тотальным прессом идеократии электоральные проблемы решались азиатскими методами не только в республиках, но и в столицах: неважно, как голосуют, важно, как считают. Чтобы считали правильно, каждый начальник должен затылком ощущать жаркое дыхание человека с наганом из ЧК. Чуть забрезжили сомнения в лояльности — тотчас молчаливые нукеры обеспечат бесплатную путевку на Колыму. Коль скоро московской номенклатуре (а региональным элитам тем более) такой стиль менеджмента оказался не по нутру, ничего не остается, кроме как искать новый баланс интересов. Или распадаться на части. При ясном понимании, что интересы условного Востока, персонифицированные в лице его начальников, удручающе просты и очень далеки от того, что в Европе принято именовать демократией, законностью и правами человека.
Пример Чечни не даст соврать: республиканская власть получает из московской казны порядка 1 млрд долларов ежегодно. Не слишком утруждаясь отчетом об их расходовании, а также не унижаясь до оплаты федеральных счетов за газ и электричество. Зато взамен обеспечивает вертикальный контроль над территорией и поставляет пушечное мясо для деликатных операций у нас в стране и за рубежом. В республике никому не придет в голову считать потери, проводить расследования и требовать объяснений, если сотня-другая молодых людей вдруг куда-то исчезли. Это ж вам не гнилой Запад! Если же речь о выборах, то чувство глубокого удовлетворения местной элиты выражается в канонических 99,6 % явки при близких показателях монолитности голосования.
Такова политическая практика России (как выражаются юристы, «деловые обыкновения»), по многократно упомянутым причинам весьма далекая от теории. Модернизированная сталинская версия. Значительно более мягкая и даже, возможно, более эффективная в экономическом смысле: за частную инициативу теперь хотя бы не сажают. Но первоочередной приоритет остался прежним: не столько развивать территорию, сколько держать ее под контролем. Укреплять вертикаль. На серьезные инвестиционные проекты при таком подходе денег нет и не будет — какому инвестору захочется вкладывать средства в республику, где гарантией их сохранности служит лишь переменчивая благосклонность начальства. Но на обеспечение покорности населения, коррупционное кормление силовиков и строительство потемкинских деревень хватает. А нужно ли иное в рамках вертикальных державных приоритетов? И возможно ли?
Наглядный пример реального устройства регионального менеджмента был продемонстрирован осенью 2017 г., когда нечто странное произошло со всенародно избранным главой суверенной и демократической ЛНР И. Плотницким. Он, со всеми его общенародными мандатами, референдумами и сплоченной поддержкой трудящихся масс, внезапно был изъят из местной вертикали. Будто пинцетом. Его патриотическое окружение столь же внезапно оказалось шайкой предателей, гнездом двурушников и украинских шпионов. Дело абсолютно привычное для советской системы, но доселе небывалое в постсоветской России. По крайней мере, если иметь в виду сопровождающую риторику. Впрочем, в отличие от сталинских времен все эти вредители и диверсанты были гуманно изъяты в Россию, где обвинений им не предъявлено, а, напротив, обеспечены вполне сносные условия жизни. С единственным условием — на поверхности более не отсвечивать и под ногами не мешаться. Что же касается народных масс и патриотической общественности, то они, слегка прокашлявшись, с прежней силой взялись любить новых общенародных начальников. Демократия же! Глас народа.
Другой бы назвал это заурядным путчем в угольно-банановой республике при явной поддержке из-за рубежа. Но только не мы! Нет, мы лучше никак не назовем. В расчете на то, что стерпится, слюбится и забудется. А уж в том, что кто-то из новых региональных вождей (Л. Пасечник или И. Корнет) в скором времени опять проведет честные демократические выборы, на которых получит всенародную поддержку, мало кто сомневается. Как и в том, что другому, скорее всего, раньше или позже придется проследовать в зиндан («на подвал»). Или как-то еще исчезнуть из публичного пространства. Пасть жертвой в борьбе роковой за идеалы свободы, народовластия и «русского мира». Который на самом деле растет из мира глубоко советского, основанного на интересах и ценностях вертикальной номенклатуры.
Аналогичный случай произошел в соседнем населенном пункте со всенародно избранным вождем г-ном Захарченко. А до того с многочисленными его верными соратниками и товарищами по суровой борьбе за светлое народное будущее и за контроль над потоками нелегального угля, стали и гуманитарной помощи.
Такова специфика территориального менеджмента, унаследованная от великого прошлого. Еще раз подчеркнем, что этническая принадлежность наследников определяющего значения не имеет. А вот приоритеты и «самоочевидные» корпоративные представления о благе — еще как. Что в Чечне, что в Приднестровье. Что в ДНР/ЛНР, что в Абхазии. Что в Белоруссии, что в Ю. Осетии… Во всех остаточных форпостах/плацдармах социализма и народовластия — если пользоваться искрометным языком А.А. Проханова. Не говоря уж про Таджикистан, Туркмению и Узбекистан, где у руля после распада СССР сохранились прежние советские элиты. Люди особого склада — они действуют примерно одинаково в ДНР/ЛНР, КНДР, Венесуэле, на Кубе и т. д.
Конечно, далеко не везде вертикальный подход к региональному менеджменту проявляет себя столь брутально. С Татарстаном или Башкортостаном Кремль вынужден вести себя аккуратнее. Иначе местные власти найдут способ вежливо, но больно наступить на мозоль в ответ. Например, резко усилятся (вдруг!) националистические или религиозные движения, обострятся социальные протесты. Трудящиеся лягут на рельсы или перекроют федеральные трассы — как то случилось, когда Аман Тулеев решил, что при распределении западных грантов на реструктуризацию угольной отрасли недостаточно учтены интересы его клана… Или люди как-то странно проголосуют. А что вы хотите — демократия!
12 декабря 1993 г., когда между Ельциным и Шаймиевым тлел конфликт по случаю договора о распределении полномочий (патриоты Татарстана, в частности, претендовали на сбор пошлины с поездов, пересекающих его суверенную территорию по пути за Урал и обратно), на всенародное голосование по новой Конституции РФ (а также на одновременные выборы в Государственную Думу РФ) из 2,64 млн избирателей Татарстана пришли только 0,37 млн. Итого явка составила менее 14 %. При этом в столичной и космополитичной Казани, вопреки давлению местного административного ресурса, на участки пришли около 20 % избирателей. Зато в 43 периферийных районах республики явка получилась менее 8 %. Исследователь электоральной истории Татарстана В. Михайлов приводит самые выразительные примеры (позволим себе для простоты округлить цифры): в Сабинском районе Татарстана из 21,5 тыс. избирателей голосовать пришли 15 человек, в Актанышском р-не из 23,4 тыс. — только трое, в Атнинском р-не из 10,6 тыс. — тоже трое…[33]
Ельцин тогда правильно понял сигнал. Договор о распределении полномочий с президентом Шаймиевым после тяжелого торга и взаимных уступок все-таки был подписан. И с 1995 г. общероссийские выборы в Татарстане резко пошли в гору. И в смысле явки (она сразу поднялась в четыре раза), и в смысле результатов. В 1996 г. во время первого тура президентских выборов Шаймиев вежливо поддержал Ельцина в Казани — но, что называется, без фанатизма. В республиканской провинции он, напротив, позволил местным кадрам по-советски «работать» на Зюганова. В результате первый тур принес идеально комфортный для Шаймиева результат: у Ельцина 38,3 %, у Зюганова 38,1 %. Перед вторым туром мудрый начальник Татарстана оставил себе руки свободными, чтобы начать игру как бы с нуля, в зависимости от того, как ляжет карта в других регионах. Поскольку в первом туре карта явно легла в пользу Ельцина, через две недели республиканские власти вежливо подкрутили свою электоральную машинку в его сторону. С достоинством, не выворачиваясь наизнанку, без надрывной флюгер-ности, как у менее дальновидного руководства Дагестана. Хотя статистические следы все равно остались: татарстанская провинция, которая в первом туре показала себя убежденной сторонницей коммунистических идеалов, во втором решительно склонилась к демократии европейского образца. Видимо, массы внезапно прозрели.
Такие дела. Распределение административного ресурса в территориальном разрезе очень даже понятно: чем глуше провинция, тем слабее голос независимой личности. Человеческая жизнь практически полностью зависит от благорасположенности местного руководства. Чтобы всерьез отстаивать свои избирательные права (даже официально артикулированные Кремлем, который далеко), надо обладать отчаянным, почти диссидентским характером.