Кавелли заставил себя снова переключиться на мысли о Пие Рэндалл. Как она вообще узнала о письме? Тут же ему захотелось отвесить самому себе подзатыльник. Почему он не убрал его до того, как открыл дверь?
По крайней мере, записки с цифрами она не заметила. Но теперь от нее нет никакого толку. Без письма она бесполезна.
Кавелли бросился на диван и закрыл глаза.
Его друг кардинал Фонтана хотел сообщить ему, и только ему, нечто очень важное. Теперь, наверное, уже никогда не узнать, что именно.
Где теперь найти отправную точку? Кавелли раз за разом прокручивал в голове одни и те же мысли, понимая, что перед ним уравнение, состоящее из одних неизвестных.
XXI
Кавелли проснулся оттого, что услышал какой-то звук. Может, приснилось?
Он сонно потянулся. Пребывание на неудобном, слишком коротком диване сразу дало о себе знать: затекли спина и ноги, а еще он замерз. Кавелли взглянул на наручные часы. Пять минут седьмого. Он с трудом поднялся на ноги. Пожалуй, стоит лечь в постель и доспать еще два часа. Он юркнул в спальню и, не разлепляя толком глаза, начал расстегивать рубашку.
В голове мелькали какие-то отрывочные воспоминания.
Сон как рукой сняло. В несколько прыжков, он снова оказался в коридоре и уставился на бумаги, которые лежали перед ним на полу.
Кто-то, должно быть, просунул их под входную дверь. Кавелли наклонился и поднял тонкие листки. Письмо кардинала он узнал сразу. Развернув его, он чуть не уронил на пол выпорхнувший маленький клочок бумаги, видимо, вырванный из записной книжки. Поймав его на лету, он прочел:
«Дорогой Дон, возвращаю письмо обратно. Надеюсь, что Вы сможете извинить мое глупое поведение. В свое оправдание могу только сказать, что я искренне считала, что Вы не тот, за кого себя выдаете. Мне бы очень хотелось поговорить с Вами о моем дяде и о его письме. И хоть я пойму, если Вы откажетесь от встречи, но все же буду ждать Вас в двенадцать часов в соборе Святого Петра, у колонн, похожих на штопоры. Очень надеюсь, что Вы придете.
Что за нелепица! Кавелли не знал, сердиться ему или радоваться. Во всяком случае, письмо опять у него, а это — главное. Он посмотрел в окно. Снаружи начинало светать. Он сел за стол, зажег маленькую лампу и начал читать послание Фонтана с того самого места, где его прервали:
«Теперь, по не зависящим от меня обстоятельствам, я попал в такую ситуацию, в которой совершенно не знаю, что предпринять. Несколько дней тому назад ко мне пришел один человек. Я не стану раскрывать подробности этой встречи, место и время, поскольку это может привести к тому, что в дело будут вовлечены люди, не имеющие к нему никакого отношения. Итак, этот человек попросил меня, нет, он прямо-таки умолял, чтобы я его исповедовал. Сначала я отказался. Я объяснил ему, что я всего лишь приехал в гости к родственникам и что ему следует обратиться к священнику своего прихода. Но он ничего и слышать не хотел. Он утверждал, что именно то, что я не принадлежу к его приходу и даже не проживаю в его стране, и дает ему возможность исповедоваться.
Я заверил его, что для всех священников, в каком бы месте они ни служили, тайна исповеди безусловно священна и не подлежит разглашению. Привел и другие доводы, но как я ни убеждал, он так и не изменил свое намерение, так что мне не оставалось ничего другого, как только исполнить его просьбу. Мы прошли в исповедальню, и там этот человек положил передо мной исписанный лист бумаги.
Дорогой друг, за свою жизнь я принял тысячи исповедей, нередко узнавал об ужасных и омерзительных поступках. Но в большинстве случаев мне приходилось снова и снова слушать об одном и том же. Однако эта исповедь… Мне трудно подобрать правильные слова — она оказалась настолько чудовищна, что я едва смог дослушать ее до конца.