Главное – не выпустить ни одну из несущих меня трех лошадей, прошлую и сразу двух настоящих: одну – бредущую по крепости и сосредоточенную только на чувстве цели и равновесия, другую – мысленно путешествующую в прошлое, и третью – уставившуюся на книжные полки массивного шкафа. Теперь мастер не сразу догадается, что в его кабинете меня уже нет, если там так шумно копошатся мои мыслеобразы.
Подземные катакомбы оказались недоступны. Массивные двери, обычно гостеприимно распахнутые для всех школяров, желающих выпить с привидениями скляночку прозрачной жидкости лабораторной крепости, эти никогда не закрывавшиеся двери были закрыты.
И не просто закрыты, но охраняемы скучающими незнакомыми громилами, перед которыми я с жалобными «кис-кис!» разыграла горе приемной кошачьей матери, потерявшей единственного сыночка.
Стражники пожимали плечами: нет, котов не держим. Какие непроявленные гоблины будут их держать?
Вблизи я разглядела, что подземелье было еще и опечатано: двери и даже стены застилала тонкая, как кисея, светящаяся пелена. Я поскребла ее украдкой от стражников. Ни на кисее не осталось следа от ногтя, ни на ногте светящегося следа от кисеи. А вот палец чуть не выломило из ладони – с такой силой его отшвырнуло от стены. От треснувшей искры замельтешили в глазах золотые звезды. А голова взорвалась чужой болью. Кто-то неслышимо вздохнул:
Я вскрикнула:
– Что?!
– Я – Радона, жрица Истины, – представилась я Церемонно.
Стражники в замешательстве переглянулись:
– Стой!
– Если истины нет, то и человека нет.
– Туда нельзя! – высказала стража непререкаемое мнение.
– А кому она нужна, кроме человека? Кто ты, неведомый?
– Прочь! Запрещено! – Стражники угрожающе выставили алебарды, сочтя меня буйнопомешанной.
Потирая покалеченную искрой руку, я посетовала: