– Давай из этого сделаем загадку? – Улыбнулся я.
– Какой ты хитренький, – рассмеялся мир.
– Как и ты, ведь мы так похожи!
После моих слов, мы рассмеялись. Новый мир нежно обнял меня. И честно говоря, мне в тот момент, этого так сильно хотелось, что и словами не описать.
Мы всегда ждем ласки и грубости, иногда поочередно, а порой и вместе. Лишь, обманывая себя, что одно лучше, а другое хуже.
– Теперь ты познал, что такое тишина? – Спросил меня новый мир.
– Она прекрасна, так же, как и зловеща! – Подумал я, будучи уверенным, что эти мысли уже в новом мире. – Шум утомляет, когда он постоянен. И хочется тишины. Создается искреннее желание прийти к тишине. И ты идешь. Строишь, ломаешь все на своем пути. Но идешь. Ты точно знаешь, что тишина не за горами. Можешь даже построить небывалое и невиданное, или уничтожить родное и самое близкое. Но ты идешь. Идешь. Цель, как чувство, может так закружить разум, что кроме головокружения ничего и не останется. И вот, наступает миг счастья. Тишина! Она наступила. Тишина и шум, а посередине ты. Куда идти дальше тишины? Только в глубокую тишину. Именно поэтому, всегда есть предохранитель. Он может выдержать. А может перегореть. И если он перегорает, то тишина начинает утомлять, как в свое время шум. Шум и тишина, а посередине ты. И вот ты начинаешь фантазировать дорогу к звуку, к песне, крикам. К любимым словам, фразам. К целым рассказам. К новой жизни. К тому себе, который напишет целый новый мир. Ты начинаешь любить шум, в любых его проявлениях.
Я замолчал. А новый мир смотрел на меня с искренней любовью. Он так был рад, что мы стали разными в едином целом. Он был счастлив, что появился выбор в мироздании, где любой выбор предрешен.
– Сколько нужно создать миров, чтобы понять, что мир один? – Спросил я у нового мира, и у самого себя.
– Один! – Ответил новый мир.
– И тысячу! – Крикнул радостно я, и мы рассмеялись.
– Ну что там с шумом? – Подколол меня новый мир. – Рассказывай дальше.
– Когда ты начинаешь любить шум, то ты никак не можешь им наесться! – хихикнул я. – И ты идешь, и кушаешь. Идешь и кушаешь. Идешь, и идешь.
– Ну, где там твой предохранитель? – Захохотал новый мир.
– Так вот он! – Щелкнул я пальцами, которые материально проявились, хотя, из невидимого тела.
Мир подыграл мне, создав имитацию новомиратресения. Красивый пейзаж встряхнулся, и начал понемногу опадать. Смотрелось забавно. Словно, равнины и горы поднялись, и оказались живыми существами. Они почесались, зевнули от долгой спячки. И убежали прочь.
Мы стояли и хохотали. Да, именно стояли. После встряски новый мир решил импровизировать. Он заметил мою расположенность к телесному. Ведь, я постоянно рисовал и стирал ручонки, показывая что-то. Недолго думая, новый мир придумал нам тела, и воплотил их в жизнь.
Лучше бы он этого не делал!
Я стоял в виде драного сапога, которому хотелось отбивать чечетку. И я это делал, но больше, исполняя конвульсии. Моими руками, были шнурки. Ногами, две маленькие корявые подошвы, висевшие на тоненьких полосках обувного клея. Внутри сапога находилась розовая бурлящая жижа, похожая на мозги, из магазина приколов. Так, скорее всего, мир изобразил мою человеческую склонность думать.
Ладно я, он глумился. Но этот пижон, сделал себе искусное, как ему показалось, тело. Передо мной стоял кусок занавески, неровно обрезанный. А рисунок, это что-то с чем-то. Мастер по нанесению рисунка, в момент нанесения, уснул, но не утратил способность рисовать, продолжая это делать весь свой сон. Рисунок за рисунком, рисунок на рисунке. Вот, как я рассказывал про шум, тут дела обстояли так же. Занавеска с мазней, практически черная занавеска. Его головой, был крючок для полотенец. Зачем он вообще придумывал голову, руки и ноги. Я не знал. Но так, как мы большей частью были одним целым, то наверно, он это брал из моей неугасаемой земной памяти. Да, в крючке торчал шуруп для стены. Эдакая, утонченная деталь туалета. Благо, с руками и ногами он сильно не заморачивался. Много рваных ворсинок по краям тряпки, скручивались в конечности. А на концах были какие-то уплотненные пятна. Возможно, пятна жира и грязи.