Сегодня прибегает послушник и говорит, что о. Феодул скончался. И верую, что пошел он в райские селения. Вот как здесь умирают, и как в миру… И вот на Страшном суде узнается, кто был разумнее: профессора, ученые, художники или такие простецы, как о. Феодул.
Потом Батюшка посадил меня вместе с собою на диван и, обняв, сказал:
— С первого же раза я расположился к Вам, и верую, что сохранится это расположение на все время, которое мне осталось жить… Оставайтесь здесь монахом до конца своей жизни. А основание монашеской жизни — смирение. Есть смирение — все есть, а нет смирения — ничего нет. Можно даже без всяких дел одним смирением спастись.
…Это время, когда я был болен, я думал, что не встану. Но за меня стали молиться, и мне дана отсрочка. Есть одна блаженная, она видела сон: как будто она подходит к скиту и видит, что меня через св. ворота выводят из скита какие-то жена и муж. "Я, — говорит, — их спрашиваю: —Куда же вы выводите Батюшку? — В монастырь. — Зачем же вы его в монастырь? Ведь в монастырь из скита только когда кто умрет выносят, а Батюшка в скиту нужен. Оставьте его. — Никак нельзя. — Тогда я начинаю со слезами просить: — Да оставьте его, пожалуйста… — Тогда муж тот и жена стали советоваться и решили, что можно оставить, и увели опять в св. ворота в скит".
Это она рассказала Нилусу, а он мне. Ему она рассказала, когда я еще был здоровехонек, за несколько времени до болезни, и говорила, что из этого она заключает, что со мной должно что-нибудь случиться.
Видит Господь, что всех люблю, что всех хотел бы заключить в свое сердце, и не тесно там, но что поделаешь? Не хотят некоторые, сами не идут. Да я их и не виню, все это дело диавола, они не виноваты. Были на меня гонения, да Господу вот как угодно было сделать…
Что Вы теперь читаете?
— Да, вот, Батюшка, кончил авву Дорофея, благословите начать Петра Дамаскина.
— Хорошо, начинайте. В этой книге есть непонятные таинственные места. Там увидите, как святые начинали познавать смысл видимой природы. Им дела нет до видимого вещей, а смысл их они понимают…
— Да, Батюшка, я понимаю так, как говорится в псалме: "Всякое дыхание да хвалит Господа"…
— Да, да, конечно, не самое творение хвалит Господа. Как снег будет хвалить Господа? Но он сам собою доказывает славу и премудрость Создавшего его. Также огонь, ветер, град не сами хвалят Бога, а только показывают собою славу, силу и премудрость Господа. А сознательно прославляющим Бога является уже человек, который, познавая Божие творение, прославляет Бога. В этом смысле сказано: "всякое дыхание да Хвалит Господа".
Я говорю Батюшке: "А вот некоторые поэты говорят подобное, например, Лермонтов: "Когда волнуется желтеющая нива…" — "Да, это стихотворение вы хорошо напомнили мне… да… в таком смысле даже всякое творение говорит: "птицы имеют свой язык", это даже признают некоторые ученые. Поет соловей — конечно, славит Бога."
6 марта
Пока есть время, спешу записать все, что припомню…
— Теперь ненавидят повсюду христианство. Оно есть ярмо, мешающее жить вольно, свободно творить грех. Еще Гете один раз выразился про христианство так: "Только две вещи ненавижу я: клопов и христианство". Смотрите, какая насмешка, какое кощунство. Когда он умирал, то закричал: "Свету больше, свету больше".
Страшные слова. Значит на него уже надвигалась адская тьма.
Вот так и теперь ненавидят христианство, и по смерти идут на дно адово, а здесь, в тиши спасаются, как, например, о. Феодул.
Про него с самого начала Батюшка сказал:
— У него лицо было всегда такое, как в Евангелии сказано про Иисуса Христа, что Лице Его бе грядущего в Иерусалим, какое восковое, он уже не думал ни о чем мирском, потерял всякое пристрастие к миру.
Это выражение я еще замечал у художников. Например, на одном вечере Майков и Полонский читали свои произведения, и у Майкова было оно чуть заметно, чуть-чуть мелькало во время его сильного воодушевления. Но вся полнота принадлежит, конечно, инокам.