Я провел пятьдесят неприятных минут на операционном столе: глубокие царапины от осколков на левой голени, обоих плечах и затылке; ссадины и ушибы на коленях, локтях, грудной клетке. Швы на левой руке разошлись. Мной занимался хирург, который утром зашивали мне руку. Я сказал, что упал в шахту лифта, но ему было не до шуток, и он ответил, что при падении в шахту лифта осколочных ранений не бывает. Хирург успокоился, когда обнаружил, что сотрудники службы безопасности меня знают.

Они были настроены весьма серьезно: служба безопасности считала, что взрыв имеет отношение к похищению Представителя. Трое работников службы сидели вокруг моей постели и допрашивали меня, когда вошел Ломэн. Я сказал ему:

— Я ничего не знаю. Кто-то бросил в меня гранату и убежал, вот и все. И ради Бога, выпроводите их отсюда — мне нужно подумать, а они мешают.

Эти трое понимали по-английски, и мои слова им не понравились. Ломэну пришлось пообещать, что я дам исчерпывающие письменные показания, когда приду в себя.

Мы остались одни, я быстро рассказал Ломэну про черный “линкольн”, убийство на складе, возвращение туда, исчезновение трупа, про то, как в меня бросили гранату. Винию я не назвал: просто сказал, что на складе оказался человек, который меня выручил. Ломэн знал, что это кто-то из разведки, но он не проболтается: между спецслужбами существуют соперничество и трения, но один закон соблюдают все — в нашем деле нельзя трусить и болтать.

Ломэн решительно сказал:

— Это была ловушка.

— Не совсем. Они просто приехали первыми и увезли труп, чтобы похоронить его должным образом — китайцы с уважением относятся к мертвым. Потом Куо решил, что я тоже могу объявиться на складе: посмотреть, приходили они туда или нет. Он послал одного из своих людей и приказал убить меня на месте.

— Этот приказ, Квиллер, остается в силе. Сейчас Куо и его люди изо всех сил стараются оставаться незаметными, чтобы тихо покинуть город, и вдруг привлекают к себе внимание всей полиции, пытаясь убить вас. Они подняли жуткий шум, им показалось, что граната надежнее пистолета. Видимо, Куо серьезно решил разделаться с вами, и, как только поймет, что это не удалось, его люди еще раз попытаются убить вас.

Мне не хотелось разговаривать: я все еще плохо слышал, комната плыла перед глазами — когда меня положили на операционный стол, то вкололи какое-то анестезирующее средство. Но Ломэн должен знать, что я не выйду из игры.

— Конечно, они еще раз попытаются убить меня. Мы должны как можно быстрее найти их или позволить им найти меня.

Комната снова поплыла перед глазами. Ломэн начал что-то говорить, но я прервал его:

— Подождите. Мне нужна одежда, моя никуда не годится. Размеры вы знаете. Достаньте мне машину с мощным мотором. Поняли, Ломэн? Машина и одежда должны быть здесь, когда я проснусь. Посадите меня на крючок, как приманку, и водите им у этих сволочей перед носом. Ломэн, сделайте…

Тут я потерял сознание.

Я проспал восемь часов и проснулся вечером. Ровно час я одевался — Ломэн прислал мне одежду — ругался с начальником госпиталя. Он не хотел выписывать меня без письменного разрешения хирурга. В конце концов начальник сдался: я подписал бумагу, в которой говорилось, что меня выписывают под собственную ответственность, и ушел из госпиталя в девять часов вечера.

Действие анестезии кончилось, вернулась боль. Это хорошо: боль придает решимость. Куо и его люди обманули меня, организовали у меня под носом похищение века и готовы переправить Представителя за границу, Пангсапа дал мне прекрасную возможность выйти на них — я ею не воспользовался, но теперь-то я с ними рассчитаюсь. Никуда они не денутся.

На улицах, кроме полицейских, никого нет. На них рассчитывать нечего: если Куо послал снайпера, тот спокойно пристрелил бы меня, когда я выходил из госпиталя, — они бы ему не помешали. Что ж, придется рискнуть. Тут Ломэн со мной согласился: рисковать можно, нельзя идти на верную смерть. Надо остаться в живых после очередного покушения и засечь их, когда они попытаются уйти.

Они знают, что подобная опасность существует. Человек, бросивший в меня с крыши гранату, понимал, что скроется, даже если я останусь жив: я его толком не разглядел и после взрыва не мог броситься за ним в погоню. Но, видимо, они всерьез решили прикончить меня, если идут на такой риск. Им надо разделаться со мной до того, как они покинут Бангкок. Времени у них мало, вот и торопятся.

Я спустился по ступенькам и весь сжался: откуда раздастся выстрел?

Меня никто не поджидал. Они не рассчитывали, что я так быстро выйду из госпиталя. Они даже могли не знать, что я остался в живых. Надо, чтобы узнали. Приманка должна быть свежей.