Она улыбнулась.

– Сегодня вечером и завтра утром я буду молить Джада о прощении.

– А я? Мне это можно?

– Я помолюсь и за тебя.

– Тогда – да, я бы хотел иметь здесь студию.

– Я даже могла бы дать тебе работу, – сказала Леонора, и он увидел (так как ее лицо уже стало для него священной книгой), как в ней вспыхнула искра. – Ты мог бы создать для нас фрески? В святилище?

– Вы можете позволить себе оплатить мой труд?

– О! А какой у вас гонорар, синьор Виллани?

Он рассмеялся – про себя.

– Если честно, я пока не знаю, – ответил он.

Она приложила к его губам два пальца, просто для того, чтобы это сделать. Потому что могла это сделать.

– Скажешь мне, когда будешь знать.

– Я должен вернуться в Серессу. Чтобы отчитаться перед Советом и написать портрет герцога, если его предложение еще в силе. Потом посмотрю, что будет дальше.

– Он сдержит свое слово, – сказала она.

– Ты, кажется, хорошо разбираешься в таких делах.

Она приподнялась, а потом легла на него сверху, и поцеловала его, держа руки у него на груди, ее рот прижался к тому месту, которого только что касались ее пальцы.

– Я – Старшая Дочь Джада на острове Синан. Я многое знаю.

Она не могла знать наверняка, никто из нас не может, но в этом случае многое из того, о чем она говорила ему в тот день, когда они лежали вместе в первый раз из многих таких же на протяжении долгих лет, купаясь в нежности, оказалось правдой.

Виллани Младший, как он называл себя, чтобы почтить память отца, рисовал портреты трех герцогов Серессы для палаты Совета, и еще многих выдающихся граждан и гражданок этого города. Он написал портрет нового, молодого короля Феррьереса, год прожил при его дворе и его щедро наградили. Еще полгода он провел в Обравиче, нарисовал знаменитый портрет императора Родольфо в преклонных годах, а потом его сына и наследника.

Он создал фрески за алтарем в главном святилище Родиаса, и написал три портрета Верховного Патриарха за много лет. А затем, когда он начал отдавать большее предпочтение скульптуре, его известность в этом виде искусства стала еще большей, и ему, в конце концов, заказали изваять статую великого Патриарха для его гробницы.