Она снова подросток. Она снова умирает — тонет в зыбучем песке в полосе отлива. Опять бред: с Яли никогда не случалось подобного. Знахаркина дочь была умной, осторожной и тогда уже не слабой колдуньей. Но тут, как последняя дурёха, поленилась вовремя подняться за силой на гору, к чёрному Камню. Вместо этого захотела вкусных ракушек с дальней косы. И пошла за ними в одиночку, и увязла. Не по колено, не по пояс — зыбун тянет её всё глубже, сжимает грудь, смыкается вокруг горла, подступает ко рту, к ноздрям… Крики никто не услышал или не рискнул прийти на помощь утопающей девчонке. Когда первая волна прилива перехлестнула через голову, она в панике забилась — и сразу ушла в песок с головой, но не умерла и не проснулась.
Очутилась… Нигде! И никем, наверное: тела нет, даже призрачного. Зато все мысли и чувства наружу, будто потроха. Пронизывающий взгляд из ниоткуда, острее ножа. Она — добыча душекрада?
Безмолвный голос, неожиданно ласковый, а главное, заговорил понятными словами: «Не пугайся, беляночка! Я не сделаю тебе хуже, чем уже сделали поганые исчадия Тьмы!» — полузабытое, полузапретное имя стихии голос помянул так, будто щурами ругнулся. — «Я знаю, моё присутствие неуютно тебе, но я не душекрад. Меня не надо бояться, я стараюсь тебе помочь.»
«Кто ты?» — спросила Вильяра мысленно, и её услышали, поняли, ответили.
«Я — Пращур. Тот самый, из твоих любимых сказок.»
«А откуда ты знаешь, какие сказки я любила в детстве?»
Смех, безмолвные колокольцы: «О, это же ясно видно, когда держишь кого-то на ладонях!»
«А как ты меня держишь, о Пращур, на деснице или на шуйце?» — спросила Вильяра, припоминая те сказки.
«А тебя сейчас только в горсти можно удержать, беляночка. Только в обеих руках сразу. Но я дам тебе силу, чтобы тебе хватило очнуться, а остальную ты потом сама добудешь. Иди скорее, тебя там зовут и ждут.»
«Спасибо тебе, о Пращур!»
«Иди!»
И она упала откуда-то с заоблачной высоты — в себя. В себе оказалось худо… Отвратительно! Больно до слёз: теперь понятно, что именно и отчего у неё болит. И озноб, и слабость, и тяжеленные шкуры, которыми её укутали-придавили… Сквозь смрад болезни — запахи жилого дома: совсем-совсем незнакомого, не в угодьях Вилья… А вот это уже не ясно, кому и зачем понадобилось?
Вильяра кое-как разлепила веки — встретила заботливый взгляд женщины, которую едва не приняла за мать… Нет, не она, но так похожа! И за руку держит знакомо, цепко: выслушивает биение крови в жилах.
Целительница, кем ей быть ещё, тут же радостно затараторила:
— Приветствую тебя, о мудрая Вильяра, в доме Травников, в угодьях Альди! Я — Талари. До посвящения в мудрые ты могла бы звать меня четвероюродной сестрой. Наши с тобою прабабушки… Ой, нет, после мы посчитаемся роднёй, а сейчас я скорее сообщу мудрому Альдире, что ты, наконец, очнулась. Он так ждал! Так ждал! Спрашивал и переспрашивал так часто, что у меня от безмолвной речи уже голова болит. Да ничего, для добрых вестей и головы не жалко!
Пока новоявленная родственница, закатив зрачки, общалась с Альдирой, мудрая изыскивала в себе колдовскую силу для «летучей песни». Увы, самый быстрый и действенный способ исцеления оказался ей сейчас недоступен. Слабыми, непослушными пальцами Вильяра нащупала повязку, туго охватившую тело. Попыталась пошевелиться — едва не взвыла в голос. Вспомнила, как резала сама себя, как прошёл нож. Скрипнула зубами, с трудом выровняла дыхание. Прикинула, как латала бы подобную рану на ком-нибудь другом. Пожалуй, мудрого она вытянула бы: мудрые — живучие. Охотник бы умер, наверняка. Что и как делали с ней самой, она не помнит и не вспомнит, её там уже почти не было.
Альдира ворвался в комнату с улыбкой до ушей. Кто бы подумал, что степенный, суровый колдун умеет так ярко и заразительно радоваться! Вильяра улыбнулась ему в ответ: пересохшие губы тут же потрескались и закровили. Она облизнула их и попросила пить. Безмолвной речью, так проще.
Мудрый переглянулся с целительницей, та утвердительно кивнула и подала ему посудину с длинным изогнутым носиком. Альдира присел рядом с Вильярой и осторожно, по капельке, стал её поить. Жажда требовала залпом выхлебать море, но знахаркина дочь сама знала, что нельзя. Судя по воспоминаниям и ощущениям, ей придётся заново учиться пить, есть и ходить. Но можно же всё-таки испробовать быстрый путь?
«Альдира, ты отнесёшь меня к Зачарованному Камню? Мне не хватает сил на «летучую», а времени разлёживаться — нет. И ты ещё зачем-то утащил меня из моих угодий…»
«Туда, где я совершенно уверен в целителях. Между прочим, к самой близкой твоей родне,» — продолжил её речь Альдира. — «Как же я рад, Вильяра, что ты, наконец, очнулась! Три дня мы все тут сомневались, выживешь ли ты.»