— Исходить из предположения, что имело место убийство. Мой опыт непреложно доказывает, что, предположив худшее, почти всегда избегаешь ошибки. Отсюда вывод: мне нужны съемка местности, отпечатки пальцев, слепки, образцы почвы и все прочие, опрос местных жителей и так далее, — ну, все это вам известно. В общем, я на вас надеюсь…
Увы, благие намерения у Ньемана долго не задерживались. Его натуре не были свойственны ни кротость, ни хорошее настроение. Да, они, конечно, будут работать по его системе. Выжимать информацию из людей, оскорблять их религиозные чувства, изучать слухи и возиться в этом дерьме до тех пор, пока что-нибудь не раскопают. А если не раскопают ничего — действительно ничего, тогда придется ему сваливать отсюда в поисках новых горизонтов, еще более мрачных.
— И последнее, — сказал он, облокотившись на перекладину подмостков. — Я не желаю видеть здесь ни одного журналиста.
— Журналисты вольны делать все, что хотят.
— У вас — может быть, но не у меня. Первый же, кто тут нарисуется, получит от меня пинок под зад. А если заупрямится, то расстреляю к чертовой бабушке.
— Вы настолько…
— Что «настолько»? Как в семидесятые-восьмидесятые годы?[20] — И, не ожидая ее ответа, перешел на «ты»: — Вот увидишь — ты в конце концов оценишь мой винтажный метод…
И в этот момент дверь часовни скрипнула. Ньеман рефлективно дернулся и, обернувшись, увидел в тени входной ниши маленького садового гнома.
10
Разумеется, Посланник. И в общем, не такой уж маленький. Черные брюки из плотной ткани, безупречно-белая рубашка, широкие подтяжки, видные между полами расстегнутого пиджака, сшитого из такой жесткой материи, что, казалось, поставь его — и он не упадет. Довершала эту картину шляпа.
Член общины, настоящий — нет, более чем настоящий. Аура спокойствия и обаяния сияла над ним, как нимб.
— Здравствуйте, Якоб, — с улыбкой сказала Деснос.
Подойдя к нему, она указала на Ньемана жестом, в котором вдруг проглянуло почтение:
— Разрешите представить вам майора…
— Я знаю, — прервал ее человечек со сладкой улыбкой. — Нам уже сообщили.
Ньеман сдержался и не стал спрашивать, кто же это тут информирует местное сарафанное радио. Он пожал карлику руку, и ему показалось, что он взялся за старинный рубанок.
Якоб отступил и тотчас принял позу сосредоточенности: составил вместе ноги, сложил руки, прикрыв ими ширинку, склонил голову. Похоже, он исподтишка ухмылялся в бороду. Рыжие волосы, красное лицо, широкие плечи — от него веяло силой, мощью, надежно спрятанной за насмешливой миной и церемонными манерами.
Интересно, сколько ему лет? Трудно было определить. Казалось, его облик сформировался годам к тридцати и с тех пор не претерпел никаких изменений. Наверно, и умрет таким же, ничуть не постарев, с тем же лицом и в той же шляпе. Наконец он заговорил:
— Майор, боюсь, вы напрасно совершили свое путешествие.
Скрыв удивление (карлик говорил по-французски так натужно, будто копал заледеневшую землю), Ньеман бросил взгляд на Стефани: что еще за сюрприз преподнесет им эта карикатура на человека?