— Как это?

— В Книге псалмов написано: «Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его. Дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу…»[115]

— И все?

— Все.

— Значит, уголь не имеет какого-то символического значения?

— Никакого.

— А есть ли в Библии какое-нибудь упоминание о камне во рту?

— Нет.

Вот тут-то Ньеман и решился вытащить фотографии покойников.

— Что ты можешь об этом сказать?

У Антуана была особая манера держаться: он слегка откидывал голову назад, и эта поза говорила о врожденном чувстве превосходства над окружающими. Эдакий король в стране лишений, скитаний и молитв…

Истерзанные останки Самуэля. Располосованный торс Якоба. Лежащие рядом трупы Посланника и врача в морге Бразона. Но казалось, на отшельника все это не произвело особого впечатления. Он перебирал снимки гибкой рукой с расставленными пальцами, и при каждом движении его перстни постукивали о край стола.

— Повторяю: я не сыщик и не врач, чего же ты от меня хочешь?

Ньеман открыл другую папку, с фотографиями свода часовни Святого Амвросия.

— Во-первых, уцелевшие фрески.

— Ну что — банальные иллюстрации сцен из Нового Завета, — прокомментировал Антуан. — Я бы отнес их к двенадцатому веку… Совершенно неинтересные.

И тут произошло маленькое чудо. Увидев потусторонние лики скрытых фресок, Лехман даже вздрогнул. Сам Ньеман и Деснос тоже были потрясены их видом. Но Антуан не выглядел шокированным или потрясенным. Скорее очарованным. Эти экстатические образы явно заворожили его. Более того, были ему близки и понятны. Он смотрел на них так, словно вернулся на землю обетованную.

— Радиографию делали?

— Да, их обнаружили под внешней росписью.

— Значит, те, что относятся к семнадцатому веку, фальшивки.