Сдирать и сдирать, испытывая удовольствие. Но на десятый раз мне надоело, заебало заниматься хер знает чем! Я стал противен сам себе. Ну, не я сам — червячок — а я, что выглядит как живой мертвец, питающийся человечиной. Выплюнув остатки деда, я встал. Голова кружилась, ноги не слушались. Для данного тела это было нормальное состояние — мозг разлагался, двигательные функции медленно, но уверенно затухали. Как долго я протяну в таком виде — неизвестно. И получается, что если дед больше не будет их подкармливать, больше не будет их сдерживать, не позволяя уходить далеко от пещеры, то эти особи в скором времени отправятся в свободное плавание?!

Этого нельзя допустить!

Я сделал пару шагов и упал на колени. Руками упёрся в сухую землю, замяв огромный лист папоротника. Желудок скрутило и я блеванул тёмно-красной желчью.

Я снова ощутил зуд во всём теле. Больше всего мне хочется почесать спину, но руки не дотягиваются, а если где я и мог дотянуться — мешала рубаха. Я попробовал её стянуть, но своими неуклюжими движениями оторвал рукав и оставил дыру на спине. Попытался выудить руку из короткого рукава, но согнул локоть так, что он порвал подмышку рубашки. Пиздец я немощный… Ладно, хватить мучится. Надо думать, что делать дальше… Как мне убить эту троицу, но при этом самому не пострадать, и успеть сменить тело?

Пока я думал со скоростью черепахи, сквозь дыру в моей рубахе солнечные лучи быстро разогрели гнойные волдыри на спине, и те начали раскрываться как попкорн, обливая кожу горячим гноем. Больно! И жжётся! Мне захотелось быстро спрятаться в тень, найти влажное место, где я спокойно смогу переждать день.

Подняв глаза, я увидел вход в пещеру. Вырывающаяся вонь из глубин чёрной дыры звала меня своим прохладным дуновением ветра. Я поддался чувствам. Быстро вскочил и направился в сторону овальной дыры.

Еще никогда я не был так счастлив. Мне даже не вериться, что, оказавшись в столь тёмном помещении, без окон, без солнечных лучей, я буду рад до усрачки.

Зуд прошёл. Влажный воздух смягчил сухую кожу. Моргнув несколько раз, глаза быстро привыкли к темноте, а спустя еще пару секунд я с лёгкостью различал туннели уходящие вглубь пещеры.

Облокотившись о холодный камень, я присел на корточки. Голод тянул меня наружу, тянул меня к свежему телу, на котором еще остались сочные куски мяса, но я противился. Противился, как наркоман под гнётом ломки, противится принять дозу, понимая, что если сейчас не скажет “стоп” — то в принципе следующего раза не быть.

Через кривую дыру выхода из пещеры, я видел, как мои друзья — о нет, только не это, я так не мог сказать! — эти две твари пожирали ноги деда, смакуя огромные куски мяса. Мне стало интересно: кто они и откуда? Только я решил обратиться к воспоминаниям, как вдруг понял, что надо копать глубже! Похер на этих двух ублюдков!

Закрыв глаза, я начал блуждать по лабиринтам памяти, но стены сознания обрушились так сильно, что мысли путались между собой. Я маленький мальчик, у меня есть мама, папа. Вдруг есть только папа. А потом бац, я ем папу — жру его, не осознавая — кто он для меня.

МамА…

Птицы. В голове они летают всюду. Куда я не зайду — всюду птицы. Вот мальчик находит мёртвых голубей во дворе. Ему их жалко, и вместе с отцом они закапывают их недалеко от дома. Вот мальчик нашёл раненого воронёнка — забрал домой, выходил, но тот улетел, смешался с десятком других ворон, что громко и противно каркали, летая над полем. Мальчик был опечален, но отец объяснил ему, что так и должно быть. Что его ворон обрел семью. Что он помог птице стать счастливой. Мальчик был рад. Мальчик мечтал вылечить всех птиц на земле.

Мама как ПТИЦА…

И вот однажды он нашёл птицу, которую не мог излечить. Не помогла вода, не помогла еда, ни что не помогало, и мальчик пришёл к отцу за помощью. Осмотрев птицу, отец вынес неутешительный вердикт.

— И что, папа, ей никак не помочь? — спрашивает мальчик.

Отец хмыкнул. Осмотрел полку с глиняными колбами. Достал одну из них и спросил:

— Ты действительно так сильно хочешь вылечить эту птицу?

— Хочу! Вылечи её!

Мама хочет выЛЕЧИТЬ…