Ну так вот, черный силуэт с чем-то длинным в руках, приблизившись ко мне, кладет мне руку на левое плечо:
— Алексей! Что с тобой? Ты случайно не ранен?
Фу! Это всего лишь Февралев, и в руках у него пулемет. Он знает, как выйти, и мы минуты через три выбираемся на поверхность, где снова светит солнышко. Потом еще удивлялся, как в кромешной тьме с Февралевым мы быстро свернули из коридора, хорошо освещенного светом из маленьких окошек — различал стены, валяющиеся тут и там предметы, ящики и человеческие мумифицированные и скелетизированные останки. Хотя и ПНВ — по причине того, что тот не работал — не надевал. Все окружающее меня мне виделось в зелено-голубом мерцании.
12. Докладываю Князеву, что мельком видел «нашего парнишку». Он мне не верит и смеется: «Это же был Февралев!»
Старички надо мной начинают подтрунивать, а один даже спрашивал, точно ли я взорвал некогда черный крест. Глушенков, этот меня всегда раздражал. Ничего не отвечаю, гордо глядя ему в глаза из-под темных очков. Все равно ничего не видит. Затем иду в кусты менять штаны на запасные.
13. А еще через какое-то время старички обнаруживают забаррикадированную часть бункера, в которой валом навалено человеческих останков. Из этой части наружу вела, по всей видимости, некогда наспех вырытая дыра диаметром всего в один метр. Из этого «выхода», видимо, некогда партизаны пытались выбраться наружу. Далее, по направлению к лесу, на расстоянии 70—100 метров друг от друга находим еще несколько человеческих скелетов. Кажется, картина проясняется.
Когда «парнишка» пробрался в бункер к партизанам — они, партизаны-сопротивленцы, забаррикадировались от него в спальной части своего подземелья. Одновременно, видимо, они, решив навсегда покинуть бункер, стали рыть выход наружу, потому как выхода в этой части бункера после возведения баррикад не было. Когда же им удалось откопать и расширить дыру наружу, их довольно мощные баррикады не выдерживают очередного натиска вампира и рушатся. Ворвавшись внутрь, наша «цель миссии» начинает «класть» одного за другим партизан, и наружу вырываются лишь несколько счастливчиков, хорошо вооруженных. Они отстреливаются, судя по большому количеству гильз, валяющихся вокруг, довольно плотным огнем, но и их «парнишка» какое-то время преследует и убивает до самого леса. Но все-таки несколько партизан выжило. Группу сопротивленцев из четырнадцати человек через несколько дней, изможденных и деморализованных донельзя, разоружает наш патруль, состоящий из трех пехотинцев — один старшина и два рядовых. Такова информация ГРУ Западного фронта. А я предлагаю Князеву взорвать здесь все к чертям, у меня получится, лишь с базы подвезут немного взрывчатки.
— Ага! И ты снова кого-нибудь взорвешь вместе с объектом, — начальник-командир сканирует меня своим насмешливым взглядом добрых голубых очей. Видимо, читал мое личное дело. А ведь эти ребята мне обещали, чуть ли не клялись, что все мои «грешки» прошлого в мое личное дело не войдут.
Туг мне почему-то очень сильно захотелось принять действенное участие в судьбе нашего КГБ, к примеру, самому и без чужой помощи
14. Исследование бункера занимает у нас слишком много времени. И вот Князев приказывает всем готовиться к ночевке здесь, на месте. Одновременно он связывается с Рекудановым и сообщает ему, что сегодня мы в замок не вернемся. Разбив свой лагерь вне бункера — на поверхности, — поставив несколько многоместных спальных палаток, разжегши большой костер, мы получаем время для своего «вольно».
Я же иду в лес отлить. Пока отливаю — моя моча, почему-то издает резкий, мерзкий запах некой гнилости, — ко мне подбегает запыхавшийся веселый Глушенков и спрашивает, как это я сегодня обоссался, когда спутал вампира с Февралевым.
— Вот я, — продолжает он, — столько видел в жизни этих гаденышей, столько их шлепнул, но ни разу, ни разу при этом и чуть-чуть не струхнул.
Я зеваю, мне хочется спать. И мне скучно. Мне даже кажется, что я на ходу засыпаю. Назад к лагерю идем вместе с Глушенковым, но я в состоянии полудремы.
15. Я всегда предупреждал Князева об опасности того дела, которое мы делаем. Но полковник не слушает лейтенанта.
Утром у нас первые потери. Куда-то пропал Глушенков. Спрашиваю старичков, был ли вечером дождь и где я уснул — я весь мокрый, как будто бы меня в стиральной машине стирали. Да, ночью был дождь, но не сильный, а я уснул у костра. Ничего себе не сильный дождик! Я промок просто до нитки!
Ко мне подходит Масленников и просит прощения за то, что так и не успел мне «сварганить» специального бронекостюма.
— Ну ты, если что, держись ко мне поближе. Я тебя защищу. Глушенков, — продолжает Масленников, — вечером, когда уже было темно, побежал, как мы заметили, в сторону леса вприпрыжку и в хорошем настроении. Потом вернулся ты. Один. Потом подошли еще наши. И больше мы Глушенкова не видели.
— Надо поискать, — говорю, — в
16. Затем включается, но молчит рация Глушенкова. Мы ее пеленгуем и идем по направлению к сигналу.